Проблема экранизации долго занимала Туркина и в творческом, и в теоретическом плане. Ей он посвятил боль­шую статью, не утратившую актуальности по сей день. Самостоятельные же сценарии лучше всего удавались Тур-кину в жанре комедии, преимущественно бытовой.

До сих пор не сходит с экранов знаменитый «Закройщик из Торжка», поставленный в 1925 году Яковом Протазановым с участием Игоря Ильинского, Веры Марецкой, Анатолия Кторова, Ольги Жизневой, Серафимы Бирман и других первоклассных актеров.

Сценарий этот, исполненный озорного и беззаботного юмора, острых наблюдений из жизни провинциального ме­щанства, содержащий благодарный материал для актерской игры даже в самых маленьких ролях, был написан Туркиным за несколько дней: «Межрабпом-Русь» приняла заказ Госбан­ка на агитационный плакат к выпуску государственного зай­ма. Приключения обывателя, оказавшегося владельцем выигрышной облигации, обросли бытовыми подробностя­ми. Отчетливо прозвучали сатирические антиобывательские интонации, застоявшийся мещанский быт послужил хоро­шей мишенью для каскада комедийных находок.

Ценя комедийную одаренность Протазанова, Туркин уговорил его продолжать работу в этом жанре. Постанов­ка Чардыниным его сценария «Три вора» не удовлетворяла Туркина. Остались неосуществленными многие комедийные находки, и он бескорыстно предложил их Протазанову. Сам Туркин был занят другой работой, да и возвращаться к дважды разработанному сюжету (в пьесе и фильме Чардынина) ему казалось навязчивым. В работе Протазанова и молодого сценариста Олега Леонидова над «Процессом о трех миллионах» Туркин участвовал анонимно, а также как редактор. Картина имела сенсационный успех.

Замечательная черта характера Туркина — бескорыстие. Получив личный заказ от Госбанка, ободренного успехом «Закройщика из Торжка», на новую «комедию с облигаци­ей» и найдя основной образ «девушки с коробкой», он ра­душно предложил сотрудничество поэту-имажинисту Вади­му Шершеневичу, чтобы надежнее привлечь его к работе в кинематографе.

Как и «Закройщик из Торжка», сценарий «Девушки с коробкой» погружает сюжет борьбы за выигрышную облигацию в зорко наблюденную и сатирически осмеянную мещанскую среду, а закономерная победа чистых, трудо­любивых молодых людей над корыстными и пошлыми обывателями стала идейной основой комедии и принесла ей всенародный успех.

Он был предрешен сценарием: его светлой, радостной атмосферой, сочетанием доброго юмора с острой сати­рой, его четким, динамичным сюжетом, его реалистичес­кими деталями, его ясными и точными характеристиками. Все это было прекрасно использовано на редкость ода­ренным режиссером-дебютантом Борисом Барнетом. Так Туркин способствовал становлению одного ил лучших советских кинорежиссеров.

…Мне посчастливилось учиться у Валентина Константиновича на сценарном факультете ВГИКа и в ас­пирантуре, а затем быть его ассистентом и преподавате­лем на руководимой им кафедре кинодраматургии. Может быть, свидетельства ученика немного оживят академичес­кий портрет учителя, может быть, моя любовь к нему и благодарность послужат созданию и в современном ВГИКе атмосферы творческого содружества.

В заботах о судьбах кинодраматургии, о воспитании ее кадров, опираясь на свой многолетний опыт преподава­ния во ВГИКе и на различных сценарных курсах, В.К. Туркин пришел к мысли о том, что готовить кинодраматур­гов нужно не из отроков, едва окончивших среднюю шко­лу, а из молодых литераторов и журналистов, уже испы­тавших свои способности и осознавших свое стремление к кинематографу.

Возможно, что в этой мысли укрепил его Эйзенштейн: злейший оппонент в понимании роли сценария и дружественный союзник в педагогических поисках.

Эйзенштейн начал преподавание в Театре Пролеткуль­та, читая лекции взрослым и профессионально испытан­ным актерам, а затем в 1928-29 годах организовал при Государственном техникуме кинематографии (ГТК) режис­серские курсы (мастерскую), в которой преподавал моло­дым кинорежиссерам — Г. Александрову, И. Пырьеву, бра­тьям Васильевым, М. Донскому и другим, имеющим доста­точный творческий опыт. Весной 1933 года, вернувшись из Америки, Эйзенштейн занялся реорганизацией режис­серского факультета ГИКа, производя отсев недостаточ­но проявивших себя студентов, объединяя курсы, скола­чивая творчески жизнеспособный коллектив. Такой же работой занялся Туркин и на сценарном факультете. Отсе­яв слабых и объединив наиболее сильных студентов (сре­ди последних были Е. Помещиков, И. Бондин, Н. Алексе­ев (Далекий), он объявил новый набор студентов по но­вым правилам. Необходимо было: иметь опубликованные или поставленные произведения; сдать четырнадцать (!) вступительных экзаменов; пройти творческое собеседова­ние на самые разные — политические, художественные и научные темы. Имея за душой несколько напечатанных очерков и стихотворений, поставленных на радио неболь­ших пьес и «монтажей» (соединение стихотворным тек­стом песен и музыкальных фрагментов), я посягнул.

Судьба наша решалась на собеседовании. Туркин вну­шал нам ужас, почти суеверный. Выше среднего роста, полноватый, громкоголосый, он взирал на нас сквозь очки испытующе и грозно. Расспрашивал о детстве, родителях, о школе и первых рабочих опытах. Просил некоторых почитать свои стихи. Показывал репродукции для опреде­ления художника, а то и названия картины. Спрашивал о произведениях Достоевского, Толстого, Бальзака, Эдга­ра По, Диккенса, не входивших в школьные программы.

Приняли нас тридцать человек. После первого семест­ра осталось пятнадцать. Окончило восемь человек.

Весь первый курс Туркин занимался с нами почти еже­дневно. Писали мы непрерывно: краткие новеллы на сю­жеты картин (главным образом — передвижников); крат­кие либретто по просмотренным (один раз) фильмам; за­писи немых фильмов на монтажном столе (тогда были примитивные «моталки», с двумя звонкими тарелками для пленки и маленьким подсвеченным окошечком посреди­не); сценарный отрывок по литературному первоисточни­ку (страниц на 5-10). Параллельно с работой над чужими текстами сочиняли и свои: короткий этюд в сце­нарной форме, страниц на десять; заявку, краткое либрет­то и, наконец, сценарий полнометражного немого филь­ма. Шел 1933 год, немые фильмы еще выпускались, и Туркин «подпускал» нас к звуку лишь со второго курса. Такое большое количество сочинений требовало и от нас и от Туркина огромного напряжения.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

Тоже интересно