Конечно, проблема нового искусства не решалась про­стым перенесением на экран разговорного или музыкаль­но-вокального театрального действия. Было бы нелепос­тью предать забвению весь путь развития немого киноис­кусства — от подражания театру до утверждения им своих методов художественного выражения. Было бы неверным начинать историю киноискусства сначала, от той же «печки» — копирования театра. Богатейший опыт немо­го кино должен был войти и в новое искусство. Но на этом пути была другая опасность — не разглядеть того, что количественное обогащение киноискусства такими значительными по силе воздействия средствами выра­жения, как слово и звук, должно было привести к его качественному изменению. Вопрос решался не простым механическим добавлением к старым новых средств выражения, не простым «озвучанием» немого фильма, а включением всего опыта немого фильма в новую органи­ческую систему, обогащенную речью и звуком и новыми средствами художественной выразительности.

Кинодраматурги немого кино, приступавшие к работе звуковом кино, на первых порах шли путем механического добавления звука к действию, построенному в привычной манере немого сценария. Отсюда происходила Рубая иллюстративность шумов и звуков или же явная нарочитость и надуманность зрительно-звуковых монтаж­ных комбинаций. Что касается человеческой речи, то она производила впечатление добавления к игре, была скорее натуралистически-иллюстративной, чем художественно вы­разительной. Это была скорее всего речь-звук (ибо чело­век — «звучащий объект» для съемки, и в разговорно-зву­ковой картине ему для натуральности следовало «зву­чать»), нежели речь-мысль, речь-волнение, речь-действие.

Звучащей человеческой речи, языковому поведению че­ловека, конечно, было тесно в рамках художественной тех­ники, возникшей на почве немого кино. Оно ограничивало словесное высказывание людей, их словесное общение, которое отбирало и подчеркивало, главным образом, мо­менты выразительного человеческого молчания или понят­ного и без слышимой речи человеческого поведения. Эти рамки должны были быть разрушены. Иные принципы не­обходимо было положить в основу как выбора выразитель­ного материала для действия, так и методов его организа­ции в самом широком смысле слова (показ одних событий и передача в рассказе-разговоре других; способы характери­стики, мотивировок, построения сцен; темп и ритм дей­ствия). Если в художественном оформлении немого фильма доминирующую роль играла пластическая выразительность, то в звуковом фильме первенствующее положение заняла звуковая выразительность, человеческая речь.

Многое (и притом основное) из того, что было найдено и утверждено немым кино, могло перейти и перешло в зву­ковое кино. Это — пластическая четкость и выразительность актера (теперь сочетавшаяся с его голосом и речью и высту­пившая в самостоятельной роли — в моменты звуковых пауз, в молчаливой игре); монтажное построение сцен, изоляция акцентируемых моментов в отдельных планах; выразитель­ность обстановки, вещей и т.д. Но вместе с тем многое из того, что было удачно найдено и с успехом применялось в немом кино (главным образом, в качестве «заменителей» словесного высказывания, звука, музыки и т.д.), неизбежно должно было быть заменено в звуковом кино другими сред­ствами (например, игра с вещами и игра вещей; см. дальше — об игре с вещами в «Парижанке» Чарли Чаплина).

Сценарий звукового фильма — это разговорная пьеса, подобная разговорной пьесе для театра, с той только раз­ницей, что ремарочная (зрительная) часть в звуковом сценарии бывает разработана гораздо детальнее, чем она разрабатывается в театральной пьесе. Это — счастливое наследие от немого сценария, которому звуковой сцена­рий обязан не только художественным богатством своих зрительных ремарок, но и опытом сложной монтажной композиции действия.

Первоначально авторы стремились записывать звуко­вой сценарий с разделением зрительной стороны, при­чем иногда слева шли «зрительные кадры», справа репли­ки, звуки и шумы, а иногда, наоборот, слева записывался звук, а справа зрительная часть.

Но авторский звуковой сценарий может записываться и без разделения звуковых и зрительных элементов (та­кое разделение имеет значение только для постановки и поэтому обычно применяется в постановочном, рабочем, сценарии). Тогда звуковой сценарий будет представлять собой художественное повествование (или разговорную пьесу с литературно разработанной ремаркой), столь же цельное и органическое, как и всякое художественное по­вествование. В хорошо изложенном сценарии только опытный глаз различит наличие кинотехнологических элементов формы (т.е. то, что фактически сценарий со­ставлен из кадров, только обозначенных красной стро­кой, но без промежутков между кадрами и без нумерации их; то, что в нем налицо необходимые для звукового оформления звуки, шумы, человеческая речь; что в нем если не прямо указываются, то довольно определенно подсказываются планы съемки: общий, средний, круп­ный, деталь и т.д.).

В качестве примера можно привести начало звуково­го сценария С.Д. и Г.Н. Васильевых «Волочаевские дни».

Часть 1-я

Надпись: «В 1918 году – на берегах Тихого океана…»

На рейде большого города появляется новое во­енное судно. На гафеле крейсера в лучах заходящего

солнца ясно виден японский флаг — красный круг на белом полотнище.

Неподвижно застыла фигура часового.

В офицерской каюте крейсера двое людей: амери­канский журналист в клетчатом пальто и с фотоаппа­ратом через плечо берет интервью у стоящего перед ним японского офицера. Репортер, быстро записывая в блокнот, бормочет:

–  ПОЛКОВНИК   УСИЖИМА?..   БЛАГОДАРЮ ВАС!..

Американец задает следующий вопрос:

–  ЦЕЛЬ ВАШЕГО ПРИЕЗДА?

Японец пристально посмотрел на журналиста…

Пауза…

Затем полковник спокойно отвечает:

–  Я ПРИЕХАЛ… СОБИРАТЬ НЕЗАБУДКИ…

–  ЧТО? — удивленно переспросил американец.

–  СОБИРАТЬ НЕЗАБУДКИ! – твердо повторил полковник и как бы в пояснение добавил:

–  Я НЕ ТОЛЬКО ВОЕННЫЙ, НО ЕЩЕ И БОТА­НИК… А В СУЧАНСКОМ РАЙОНЕ ЕСТЬ РЕДЧАЙ­ШИЕ ЭКЗЕМПЛЯРЫ!

Пожав плечами, журналист усмехнулся, но все же стал записывать:

–  ТА-АК… НЕЗАБУДКИ…

Лицо полковника хранит невозмутимое спокой­ствие.

Пряча блокнот, американец встал и вежливо по­клонился:

–  БЛАГОДАРЮ ВАС, ПОЛКОВНИК… ВЫ ПРЕ­КРАСНО ГОВОРИТЕ ПО-АНГЛИЙСКИ… КАКИМИ ЯЗЫКАМИ ВЫ ЕЩЕ ВЛАДЕЕТЕ?

Довольный комплиментами, Усижима слегка ус­мехнулся:

– Я ЗНАЮ ЯЗЫК, КОТОРЫЙ НЕОБХОДИМ МОЕЙ ИМПЕРИИ!..

– КАКОЙ?

– РУССКИЙ! — ответил полковник.

На набережной уже собралась толпа народа… Люди с затаенным вниманием следят за громадой японского крейсера, по-хозяйски расположившегося посреди бухты…

Слышны реплики:

– СЕЙЧАС НАЧНУТ ШЛЮПКИ СПУСКАТЬ… С СОЛДАТАМИ!

– НЕ ПОСМЕЮТ!.. ЧАЙ, НЕ К СВОЕМУ БЕРЕГУ ПРИЧАЛИЛИ!

Усижима, сидя в кресле у стола, говорит:

– ПОЖАЛУЙСТА, БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, ГОСПО­ДИН ПОРУЧИК, ДАЙТЕ МНЕ СПИСОК ЯПОНС­КИХ ПОДДАННЫХ, ПРОЖИВАЮЩИХ В ГОРОДЕ!..

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

Тоже интересно