Язык диалога должен быть ясным, точным, сжатым и выразительным. Самый тяжкий порок — это невыразительность языка. Язык диалога должен быть свежим и оригинальным. Язык становится банальным, теряет свою выразительность, когда перестает ощущаться живое содержание слов, оттенки передаваемых ими мыслей и чувств, когда человек говорит не своими словами, а общими, заезженными выражениями, ходячими фразами, языковыми штампами. В жизни так не говорят, между тем авторы подобных плохих диалогов бывают убеждены, что они придают языку своих героев жизненную непосредственность и красочность. Но это больше похоже на язык попугая, чем на человеческий язык. Язык диалога может быть и не столь безвкусным, быть строже и проще, быть «чистеньким» и «аккуратным» и в то же время страдать сухостью, невыразительностью, банальностью. Положительные герои в некоторых советских фильмах иногда говорят сухим книжным языком. Применяемая часто при этом нарочитая вульгаризация речи, якобы для ее оживления, приближения к живой разговорной речи, приводит к дискредитации политического языка, к нехудожественности, бесцветности диалога. В сценарии А. Мачерета «Твердеет бетон» (фильм «Дела и люди») начальник бригады Захаров, ущемленный ироническим отношением к его работе со стороны американского специалиста, запил и вот какими словами разговаривает наедине с собой о себе и своей работе: «Пойдешь… слышишь, пойдешь, говорю. Поднажмем большевистски и заставим… Заставим… Пойдешь… Овладеем… Слышишь, — овладеем… (все это Захаров выкрикивал, в сильном возбуждении вертя стулом; затем он оставил стул, сел на него и отдышался)… А все-таки догоним и перегоним, Бог даст… А что — не перегоним?»
Одним словом, Захаров утерял дар живого языка, он и в личном быту и в живой работе мыслит и говорит надуманным, цитатным языком.
Из этого не следует, что новые понятия, новые слова не могут или не должны переходить из сферы политического и делового общения в живую речь. Язык современного советского гражданина, будь он рабочий или колхозник, инженер или литератор, содержит в себе много новых понятий, новых словообразований, вошедших в него органически вместе с новыми интересами, с новым содержанием жизни. Но этот язык должен в художественном произведении быть живым языком, на котором действительно говорят в жизни люди, а не тем механистическо-приспособленческим языком, который неоднократно служил благодарным материалом для советской сатиры и юмористики.
Примером живого, простого, выразительного и небанального языка диалога может служить следующая сцена из «Чапаева»:
В занятой станице. В комнате за столом сидит Дмитрий. У окна удобно расположился Чапай. Чапай аппетитно грызет большое яблоко. Фурманов сосредоточенно чистит картошку. В дверь входит Елань.
Его рука перевязана свежим бинтом. Он как-то особенно козырнул Фурманову и остановился перед Чапаевым. Чапай покосился на него:
– РАНЕН? Елань вытянулся:
– РАНЕН, ВАСИЛЬ ИВАНЫЧ!
В голосе его явно сквозил оттенок гордости. — НУ И — ДУРАК! — произнес спокойно Чапаев… Елань недоуменно уставился на своего командира. Ча-пай откусил яблоко и, хрустя им, заговорил:
– ТЫ ЕСТЬ КОМБРИГ! ОДИН – МОЙ БОЕВОЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ… И ПОДСТАВЛЯТЬ СВОЙ ЛОБ ВСЯКОЙ ДУРАЦКОЙ ПУЛЕ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА…
Он замолчал, пережевывая яблоко.
Елань, все еще не понимая, смотрит на Чапая.
– ТАК ВЕДЬ ПУЛЯ-ТО, ВАСИЛЬ ИВАНЫЧ, – ОНА НЕ РАЗБИРАЕТ, КТО КОМБРИГ, А КТО…
– ПУЛЯ-ТО, КОНЕЧНО, НЕ РАЗБИРАЕТ… – перебил Чапаев, – А ВОТ ТЫ САМ – РАЗБИРАТЬСЯ ДОЛЖЕН… ГОЛОВА-ТО ЕСТЬ НА ПЛЕЧАХ! Чапай бросил огрызок яблока и быстро поднялся. -ИДИ.
Приведем еще одну сцену из того же сценария. В этой сцене — собрание, политическая речь, разговор на политическую тему, политические слова, но как они живо и художественно убедительно звучат.
Перед крыльцом школы шумит собравшаяся на летучий митинг толпа. Здесь — партизаны чапаевской вольницы, ивановские ткачи и много крестьян. На перилах крыльца стоит Фурманов, явно прислушиваясь к говору толпы.
Но вот на крыльце появляется Чапаев. Он снова в папахе, и на нем по всем правилам устава надето снаряжение.
Люди стихли. Все повернулись к нему. Чапай встал, еще раз пробежал глазами по лицам и решительно вскинул голову:
– ЭТО КАК ЖЕ ПОНИМАТЬ… ТОВАРИЩИ-БОЙЦЫ? ПОЗОР ДИВИЗИИ НАШЕЙ, ВСЕЙ КРАСНОЙ АРМИИ… ПЯТНО!
Голос Чапаева зазвенел:
– ВЫ У КОГО ТАЩИТЕ? У СВОЕГО ЖЕ МУЖИКА… ТАЩИТЕ, А МЕЖДУ ПРОЧИМ… МЫ ЗА ЭТОГО МУЖИКА ДА ЗА РАБОЧЕГО… ЖИЗНИ СВОИ КЛАДЕМ… СУПРОТИВ ЭКСГОЮАТАЦИИ… И ПРОЧЕГО ТАМ… КАПИТАЛУ РАЗНОГО!
Тихо. Молча стоят люди.
– РАЗВЕ Ж ЗА ЭТО СЛАВА О НАС ИДЕТ? РАЗВЕ Ж БАНДИТЫ ЧАПАЕВЦЫ? НУ, ГЛЯДИ У МЕНЯ, «ГЕРОИ».
Он выпрямился во весь рост и загремел:
-…Я БУДУ РАССТРЕЛИВАТЬ КАЖДОГО, КТО НАПЕРЕД БУДЕТ ЗАМЕЧЕН В ГРАБЕЖЕ! САМ ВОТ ЭТОЙ ВОТ РАССТРЕЛЯЮ ПОДЛЕЦА!
Чапай энергично потряс в воздухе правой рукой…
– А Я ПОПАДУСЬ – СТРЕЛЯЙ МЕНЯ! НЕ ЖАЛЕЙ ЧАПАЕВА! Я ВАМ ГДЕ КОМАНДИР? ТОЛЬКО В СТРОЮ! А НА ВОЛЕ – Я ВАМ – ТОВАРИЩ… Чапаев все больше и больше увлекался своею речью и общим вниманием.
– Я ЧАЙ ПЬЮ – САДИСЬ СО МНОЙ ЧАЙ ПИТЬ! Я ОБЕДАЮ – ПОЖАЛУЙСТА, КУШАЙ! ВОТ КАКОЙ Я КОМАНДИР! Я ПРАВИЛЬНО ГОВОРЮ, ТОВАРИЩИ?.. ПРАВИЛЬНО Я ГОВОРЮ? Партизаны, ткачи, крестьяне дружно загудели:
– ВЕРНО СКАЗАЛ – В САМУЮ ТОЧКУ! ПОМЕРЕТЬ – ЛУЧШЕ НЕ НАДО!
Чапай широко улыбнулся и, все еще тяжело дыша после непривычно долгой речи, опустился на скамью и с какой-то наивной гордостью посмотрел на Фурманова.
Дмитрий невольно улыбнулся.
Бородач, о чем-то пошептавшись с мужиками, опять подошел к Чапаю.
– ВОТ, ВАСИЛЬ ИВАНЫЧ, МУЖИКИ СОМНЕВАЮТСЯ… К ПРИМЕРУ – ТЫ ЗА БОЛЬШЕВИКОВ ИЛИ ЗА КОММУНИСТОВ?
Чапай сразу смутился и, недоумевая, переспросил:
– ЧЕГО?
Бородач тоже почему-то смутился, но повторил:
– Я СПРАШИВАЮ… ВЫ ЗА БОЛЬШЕВИКОВ АЛИ ЗА КОММУНИСТОВ?
Стало тихо…
Партизаны, крестьяне, ткачи, — все смотрели на Чапая и ждали, что он ответит.
Чапай чувствовал это. Помолчав, покосился на Фурманова и пробурчал:
– Я ЗА ИНТЕРНАЦИОНАЛ! – и вздохнул с облегчением.
Дмитрий улыбнулся и переспросил:
– А ТЫ ЗА КАКОЙ – ВТОРОЙ ИЛИ ТРЕТИЙ? Чапай недоуменно поднял голову:
– ЧЕГО ЗА ВТОРОЙ? Фурманов спокойно разъяснил:
– ИНТЕРНАЦИОНАЛ.
Чапай замялся и хмуро ответил:
– НУ УЖ, ЗА КАКОЙ НУЖНО, ЗА ТОТ И СТОЮ…
– А ВСЕ-ТАКИ – ЗА ВТОРОЙ ИЛИ ЗА ТРЕТИЙ? -упорствовал Дмитрий.
Чапай даже вспотел от непривычного напряжения, но упорно не сдавался.
Вдруг он вскинул голову и быстро спросил Дмитрия:
– А ЛЕНИН – В КАКОМ?
– В ТРЕТЬЕМ, – ответил Фурманов. – ОН ЕГО И СОЗДАЛ – ТРЕТИЙ, БОЛЬШЕВИСТСКИЙ.
— НУ, И Я ЗА ТРЕТИЙ, — решительно перебил его Чапай.
