В тот день мелкий дождь зарядил с ночи. Щетки «дворников», поскрипывая, бегали по стеклу, по тротуару густо шла толпа, прикрытая разноцветными зонтами.
Шлыков ждал в машине. Открылась передняя дверца.
— Свободны?
— Обед, — буркнул в ответ Шлыков и тут же увидел через образовавшийся в толпе провал, что на углу Леша и какой-то молодой придурок выдергивают друг у друга красивое большое кресло. Шлыков медленно поехал на угол.
Леша шел к машине, торжественно неся кресло на голове. парень, расталкивая народ, бежал за ним. Шлыков вышел наружу.
— Шеф, свободен? — крикнул издалека Леша. Шлыков пошел открывать багажник.
— Перестань, Леша, ну, давай я сам… — ныл за спиной Леши молодой. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… Он попытался отобрать кресло.
— Без комплексов… без комплексов, Петюнчик! — Леша засовывал кресло в багажник. — Значит, трешку мне и шефу файв сверху счетчика, понял? Деньги отдаешь ему. — Леша захлопнул крышку.
— Хорошо, — растерянно протянул Петюнчик.
— Ну, рассказывай, как успехи?
— В Западный Берлин ездили. Я тут трио сбил: Боб — альт и Стасик Николаевич — фоно.
— Ну и как?
— Буржуи охренели! Аншлаг ломовой… Пресса — вообще выше крыши.
— Там-то вы понравились, — Леша открыл дверцу машины. — Вы здесь понравьтесь. Карельскую березу собираешь?
— Да так, — смутился Петюнчик. — Жене ко дню рождения… — И сел в такси.
— Ну, бывай, старичок, — сказал Леша.
— Слушай, — высунулся из машины Петюнчик. — Мне сейчас джаз-панораму поручили делать. Я тебя вытащу. Ты мне телефончик оставь…
— Нету у меня телефончика.
— Как же так? Ты ж для нас богом был… Телевидение — это шанс, понимаешь? Тебя миллионы услышат… Тогда позвони мне сам!
Леша пожал плечами и захлопнул дверцу.
К вечеру дождь перестал. Сменщик вез Шлыкова и Лешу домой.
— Гордость заела, — говорил Шлыков, глядя на дорогу. — Тебе товарищ утром предлагал, чего ты отказался?
— Не хочу, — ответил с заднего сиденья Леша.
— Не понял… Ты цель заимей. Нельзя мужику без цели, верно я говорю?
— А то! — откликнулся сменщик.
— Цель — это что? — спросил Леша.
— Дурак ты, — повернулся к Леше Шлыков. — Под забором подохнешь!
— Нет, не сдохну. Есть еще такая маленькая штучка — талант, и гам, наверху, — Леша ткнул пальцем в крышу, — там кто-то сидит и со мной разговаривает. Редко, правда, но бывает…
Машина остановилась.
— Пока, — пожал сменщику руку Шлыков. — Желаю трудовых успехов!
Ночью Шлыков проснулся от звука, будто мышь скреблась. Вскочил, включил свет. Леша лежал на полу рядом с раскладушкой.
— Что с тобой?
— Дышать не могу… — прошептал Леша и попробовал улыбнуться.
— Вставай, чего валяться-то?
— Подожди, тяжело… вот здесь болит… — Леша поскреб себя по груди. — Задыхаюсь… сделай что-нибудь…
Шлыков поднял Лешу, положил на свою кровать.
— Ну подожди, Леха, все нормалек будет… Не задыхайся, ровно дыши! Потихоньку, вот так… я сейчас…
Он выскочил в коридор и постучал в дверь Нечипоренко.
— Дед, вызови «скорую».
Нечипоренко отпер изнутри дверь.
— Кому? — оторопел пенсионер. — Этому, что ли?
Он встал в дверях шлыковской комнаты.
— Симуляция! — определил он мгновенно.
— Вызывай «скорую», ВОХРА! — заорал Шлыков.
Пенсионер почесал спину под пижамой и пошел в комнату звонить.
Шлыков наклонился над Лешей.
— Спокойно, Леха, все путем, я с тобой. Воды дать? Нет? И не надо…
Леша поднял руку и своими длинными пальцами стал трогать шлыковское лицо. Испуганный Шлыков сидел, не шевелясь, и вдруг почувствовал себя таким ничтожным со всем своим распрекрасным здоровьем, со своими деньгами и всей своей несчастной волчьей жизнью, что засопел и вышел на кухню. Там он открыл холодильник, достал кефир и стал пить прямо из бутылки.
Леша спал. Медсестра убрала шприц. Доктор пощупал Леше пульс, встал.
— Пусть спит, не будите его.
Уже в дверях Шлыков спросил:
— А что с ним было?
— Да, собственно, ничего, — ответил врач. — Нервы, типа припадка.
— А сердце? — растерялся Шлыков.
— Нам бы с вами такое сердце, — вздохнул врач. — Хорошее сердце.
— Лекарства нужны? — совсем приуныл Шлыков.
— Зарядка, свежий воздух… Пусть валерианки попьет, и покой.
— Доволен? — спросил Нечипоренко, когда дверь за врачом захлопнулась. — Спас симулянта?
— Ты же слышал: нервы.
— Мы грамотные, — хмыкнул пенсионер и закартавил: — Абраша, все болезни от нервов, только трипперок от удовольствия.
Он вошел в комнату и запер за собой дверь на ключ.
Леша открыл глаза, раскладушка под ним мерно подпрыгивала. Это Шлыков качал пресс — он лежал на полу, засунув ноги под раскладушку, и то садился, возникая над Лешиной головой, то снова ложился на спину.
— Очухался? — спросил, шумно дыша, Шлыков. — Сутки уже спишь. Сам-то как?
— Шлыков, — заговорил Леша, — ты когда-нибудь видел черные дыры?
— Я вроде вчера не пил… — Шлыков сел и вытащил ноги из-под раскладушки.
— Верю. И позавчера тоже. И всю неделю. Ты праведник, Шлыков.
Леша тоже сел.
— Стой! — вдруг скомандовал он Шлыкову, хотя тот и так уже стоял. — Смотри. Вот в дверях… — Шлыков обернулся. — В этом проклятом шкафу, в стенах, в окнах, в нас самих — дыры, дыры, дыры… Все сплошь в пробоинах, все как губки, как решето…
— Ты это кончай, — сказал Иван. — Подступила чернуха — гони ее, не давай воли!
— Иван, всё кругом на соплях, ни на чем держится!..
— А ты возьми и отожмись двадцать раз! — Шлыков упал на пол и стал отжиматься. — Вот так!.. Мало — еще двадцать раз!
Леша посмотрел на его могучую, мокрую от пота спину, ему стало нехорошо, и он снова нырнул под одеяло.
— Вставай!
Леша молчал, но в тот же миг раскладушка перевернулась, и он покатился по иолу.
— Старичок, это солдатские шутки. — Он стоял перед Шлыковым всклокоченный, жалкий. — У меня сердце болит…
Солдатские? — Шлыков встал в боксерскую стойку и легко, но обидно шлепнул Лешу по животу. — Гони чернуху! — Еще шлепок. — Я тебе нервы вылечу. — Еще удар, чувствительнее. Леша махал руками, уклонялся, убегал, но всюду его настигала неумолимая ладонь Шлыкова. — Я тебе дам черные дыры! — Шлепок. — Я из тебя человека сделаю!
Леша схватил с пола гантель и пошел на Шлыкова:
— Только притронься!..
— Молодец! — довольно сказал Шлыков. — Что-то в тебе появилось человеческое.
Пенсионер Нечипоренко натирал в коридоре пол. Новенький светлый паркет матово поблескивал, в нем отражал ся сам Нечипоренко.
Из комнаты Шлыкова доносилась музыка. Саксофон сначала жаловался, бормотал что-то, потом захрипел, как припадочный. С двумя пакетами картошки в квартиру вошел Шлыков.
— Ноги переодень, Иван, — встретил его сосед вместо приветствия. — Третий час уже воет как на покойника, — кивнул пенсионер на шлыковскую дверь. — Сил моих больше нет.
— Терпи, дед. Я тебе молоко за вредность покупать буду.
