В неживом свете люминесцентных ламп светлые «волги»- такси, шелестя шинами, плотным медленным потоком ползли вперед, напоминая косяк рыб, движущихся к им одной известной цели. Светились зеленые глазки. Движение это было непрерывно и самоценно, хотя одни машины вдруг останавливались на минуту-две («Вася, готовь дозу!» — крикнули из окна), другие, обходя их, уходили вперед; между машинами то возникали, то исчезали человеческие фигуры.
В салоне «волги» играли в карты. Скомканные банкноты горой громоздились на газете между передними сиденьями, и смертная тоска была в маленьких глазках на одутловатом лице человека, сидевшего на переднем сиденье. Водитель — Толстый Коля — вышел из машины. Он ступил в этот движущийся поток, как в реку.
Из багажника «волги» в соседнем ряду вынимали хохочущую накрашенную девицу.
— Надька! Надька! — кричала девица и хохотала. Толстый Коля прошел мимо и уперся в шлыковский пикап. На капоте его лежал распахнутый футляр, обшитый изнутри черным бархатом.
Шлыков собирал инструмент: золотой вопросительный знак со множеством мерцающих крошечек-клапанов.
— Классная вещь, — сказал возникший за спиной Шлыкова длинношеий парень, — сотни на три потянет…
Машины плыли и плыли вперед, изредка подавая короткие сигналы.
Парень передал саксофон в чьи-то руки в соседней машине, и инструмент скрылся из глаз.
Местный дурачок Вася, лет шестидесяти на вид, усохший от водки и похабства, поднес в «волгу» дозу: стакан холодной водки и бутербродик с килечкой, — получил пятеру, спрятал в кошелек.
Саксофон возник уже в другом месте.
— Штамповка! — крикнул Шлыкову знакомый мужик и постучал по раструбу. — Стольник — красная цена! — и перебросил саксофон через «волгу».
Толстый Коля поймал его, повертел в руках, понюхал и произнес:
— Работа ручная, импорт, но на любителя. Могут тонну прислать, а то и за полтинник не толкнешь…
Шлыков отобрал инструмент, приложил мундштук к губам и сильно дунул. Звук получился резкий и противный. Кто-то нажал клаксон и ответил музыкальной фразой.
— На похоронах подрабатываешь, куркуль! — крикнул
подходивший к ним с товарищем слесарь Витек. — А пятеру
за шланг жалеешь!
— На твоих, Витек, бесплатно сыграем, — прокричал Толстый Коля, а Шлыков набрал воздуха побольше и снова стал дуть, перебирая пальцами клапаны.
— Стою на пандусе России-матушки… — заорал Вася-дурачок и начал дергаться, как брейкер.
Веселье началось само собой, таксопарковый народ возникал неведомо откуда, поток машин обтекал их, образовав свободную площадку. Мужики толклись на месте, вертя задами и вздымая руки. В круг втолкнули пару растрепанных «роскошных лялек», из душевой примчались мокрые полуголые слесаря…
Шлыков все дул и дул, пока наконец не извлек из саксофона какой-то чудовищный визг. Он отпустил мундштук и перевел дыхание. Сплюнул, распахнул дверцу и бросил саксофон на заднее сиденье. Потом сел за руль.
Вакханалия потеряла темп и начала распадаться сама собой. Шлыков тронул машину, перед ним справа и слева мигали красные габаритные сигналы машин.
В магазине «Океан» шла война: давали живого карпа. Над толпой проплывали кульки и авоськи с торчащими рыбьими головами.
— Кристину позови! — через спины очереди крикнул Шлыков продавщице.
— В подвале она! В подва-ле! — показала та жестом под ноги.
По железной винтовой лестнице Шлыков опустился в
подвал.
Кристина сидела на ящике с консервами за письменным столом и выписывала почетную грамоту.
— Кристине Ивановне, — поздоровался Шлыков и поставил перед ней коробку с «адидасами».
— Класс. — Она мгновенно нацепила кроссовки, потопала о цементный пол. — Смотри, какая нога! Ты балдеешь, Шлыков?
— Балдею. А ты мне подготовила?
— В лучшем виде. — Она вытащила из-под стола пакет Четыре черных, четыре красных и северюги.
Шлыков полез в пакет, вытащил банки с икрой, пере считал.
— Доверчивый ты, Шлыков. — Кристина засмеялась.
— Меня там шляпа ждет из Батуми.
— Все бабки варишь. Когда девушку в ресторан пригласишь?
— Чего ты там не видела? Нажраться как свинья и стольник выложить?
— Наглый ты, Шлыков. — Кристина засмеялась и ударила его кулаком в грудь. — Хочешь, я тебя приглашу?
— На халяву не хожу, ты лучше домой позови, чайку попить с вареньем.
— А без варенья не пойдет?
— Не пойдет, — сказал Шлыков. — Ну, думай скорей, а то клиент ждет.
— Прямо сейчас?
— А чего телиться-то?
— Ну, крутой!.. Подожди, у руководства отпрошусь.
Из магазина Шлыков вышел с пакетом и Кристиной. Пакет он отдал пожилому грузину, который ждал его у такси. Деньги пересчитал, засунул в бумажник.
— Садись, — крикнул он Кристине. — Только в одно место заедем.
В комиссионном Шлыков протолкался к столику приемщика и молча раскрыл футляр. Усталый человек в синем халате повертел саксофон.
— Инструмент неплохой, — вяло похвалил он, — «Сельмер», фирма известная, но больше полутора не поставим…
— Чего «полутора»? — спросил Шлыков.
— Тысяч… — вздохнул оценщик. — Маловато, конечно, ни мы по прейскурантам ценим.
— Понял. — Шлыков одной рукой подхватил саксофон, другой Кристину и выкатился в торговый зал к выходу.
— Молодой человек, — аккуратно, но крепко взял его под руку старичок со сморщенным, как груша из компота, лицом, — разве они знают цену настоящего «Сельмера»! Я даю нам три штуки…
Шлыков вырвал руку и стал пробиваться к выходу.
— Родные, стой! Неугомонные-е-е… — запел вдруг у прилавка человек с гармонью в руках.
Чай будешь пить без меня, — сказал Шлыков Кристине на улице.
— А ты? — не поняла Кристина.
— А я сдаваться пойду.
— Посмеялся над девушкой? Такой весь из себя крутой! Саксофон у него за три штуки!
— Заткнись! — заорал Шлыков, потом взял себя в руки. — Кристиночка, рот на замочек и никому… Ничего не видела, ничего не слышала!
Они сели в машину, и Шлыков, как всегда, резко стартовал.
В «Москонцерте» актер или музыкант приходит по необходимости с отработанным годами выражением ласковой просительности на лице, но не теряя при этом и чувства собственного достоинства. Здесь суетно, но не шумно, голоса гудят на приглушенных бархатных регистрах, а в воздухе незримо висит ощущение назревающего скандала.
— С Селиверстовым мы покончили! — с невероятным напором проговорил маленький человечек, вылетая из кабинета в коридор. — Всё, как говорят братья-болгары, край! — Он бежал вперед, постукивая высокими каблуками, перед ним расступались, и Шлыков едва за ним поспевал. — Только не надо меня уговаривать! — неожиданно повернулся он к Шлыкову. — Не надо, это я вам говорю! — И тут же понесся дальше. — То он в завязке, то он в развязке. То у него вдохновение, то депрессия!
Человечек остановился и толкнул дверь кабинета.
