В неживом свете люминесцентных ламп светлые «волги»- такси, шелестя шинами, плотным медленным потоком полз­ли вперед, напоминая косяк рыб, движущихся к им одной из­вестной цели. Светились зеленые глазки. Движение это было непрерывно и самоценно, хотя одни машины вдруг останав­ливались на минуту-две («Вася, готовь дозу!» — крикнули из окна), другие, обходя их, уходили вперед; между машинами то возникали, то исчезали человеческие фигуры.

В салоне «волги» играли в карты. Скомканные банкноты горой громоздились на газете между передними сиденьями, и смертная тоска была в маленьких глазках на одутловатом лице человека, сидевшего на переднем сиденье. Водитель — Толстый Коля — вышел из машины. Он ступил в этот движущийся поток, как в реку.

Из багажника «волги» в соседнем ряду вынимали хохочущую накрашенную девицу.

—  Надька! Надька! — кричала девица и хохотала. Толстый Коля прошел мимо и уперся в шлыковский пикап. На капоте его лежал распахнутый футляр, обшитый изнутри черным бархатом.

Шлыков собирал инструмент: золотой вопросительный знак со множеством мерцающих крошечек-клапанов.

—  Классная вещь, — сказал возникший за спиной Шлы­кова длинношеий парень, — сотни на три потянет…

Машины плыли и плыли вперед, изредка подавая корот­кие сигналы.

Парень передал саксофон в чьи-то руки в соседней маши­не, и инструмент скрылся из глаз.

Местный дурачок Вася, лет шестидесяти на вид, усохший от водки и похабства, поднес в «волгу» дозу: стакан холод­ной водки и бутербродик с килечкой, — получил пятеру, спрятал в кошелек.

Саксофон возник уже в другом месте.

—  Штамповка! — крикнул Шлыкову знакомый мужик и постучал по раструбу. — Стольник — красная цена! — и пе­ребросил саксофон через «волгу».

Толстый Коля поймал его, повертел в руках, понюхал и произнес:

—  Работа ручная, импорт, но на любителя. Могут тонну прислать, а то и за полтинник не толкнешь…

Шлыков отобрал инструмент, приложил мундштук к губам и сильно дунул. Звук получился резкий и противный. Кто-то нажал клаксон и ответил музыкальной фразой.

— На похоронах подрабатываешь, куркуль! — крикнул

подходивший к ним с товарищем слесарь Витек. — А пятеру

за шланг жалеешь!

— На твоих, Витек, бесплатно сыграем, — прокричал Толстый Коля, а Шлыков набрал воздуха побольше и снова стал дуть, перебирая пальцами клапаны.

— Стою на пандусе России-матушки… — заорал Вася-дурачок и начал дергаться, как брейкер.

Веселье началось само собой, таксопарковый народ возникал неведомо откуда, поток машин обтекал их, образовав свободную площадку. Мужики толклись на месте, вертя задами и вздымая руки. В круг втолкнули пару растрепанных «роскошных лялек», из душевой примчались мокрые полуголые слесаря…

Шлыков все дул и дул, пока наконец не извлек из саксо­фона какой-то чудовищный визг. Он отпустил мундштук и перевел дыхание. Сплюнул, распахнул дверцу и бросил сак­софон на заднее сиденье. Потом сел за руль.

Вакханалия потеряла темп и начала распадаться сама со­бой. Шлыков тронул машину, перед ним справа и слева ми­гали красные габаритные сигналы машин.

В магазине «Океан» шла война: давали живого карпа. Над толпой проплывали кульки и авоськи с торчащими ры­бьими головами.

—  Кристину позови! — через спины очереди крикнул Шлы­ков продавщице.

—   В подвале она! В подва-ле! — показала та жестом под ноги.

По железной винтовой лестнице Шлыков опустился в

подвал.

Кристина сидела на ящике с консервами за письменным столом и выписывала почетную грамоту.

—         Кристине Ивановне, — поздоровался Шлыков и поставил перед ней коробку с «адидасами».

—   Класс. — Она мгновенно нацепила кроссовки, потопала о цементный пол. — Смотри, какая нога! Ты балдеешь, Шлыков?

—  Балдею. А ты мне подготовила?

—  В лучшем виде. — Она вытащила из-под стола пакет Четыре черных, четыре красных и северюги.

Шлыков полез в пакет, вытащил банки с икрой, пере считал.

—  Доверчивый ты, Шлыков. — Кристина засмеялась.

—  Меня там шляпа ждет из Батуми.

—   Все бабки варишь. Когда девушку в ресторан пригла­сишь?

—  Чего ты там не видела? Нажраться как свинья и столь­ник выложить?

—   Наглый ты, Шлыков. — Кристина засмеялась и удари­ла его кулаком в грудь. — Хочешь, я тебя приглашу?

—  На халяву не хожу, ты лучше домой позови, чайку по­пить с вареньем.

—  А без варенья не пойдет?

—  Не пойдет, — сказал Шлыков. — Ну, думай скорей, а то клиент ждет.

—  Прямо сейчас?

—  А чего телиться-то?

—  Ну, крутой!.. Подожди, у руководства отпрошусь.

Из магазина Шлыков вышел с пакетом и Кристиной. Па­кет он отдал пожилому грузину, который ждал его у такси. Деньги пересчитал, засунул в бумажник.

—   Садись, — крикнул он Кристине. — Только в одно место заедем.

В комиссионном Шлыков протолкался к столику прием­щика и молча раскрыл футляр. Усталый человек в синем ха­лате повертел саксофон.

— Инструмент неплохой, — вяло похвалил он, — «Сельмер», фирма известная, но больше полутора не поставим…

— Чего «полутора»? — спросил Шлыков.

— Тысяч… — вздохнул оценщик. — Маловато, конечно, ни мы по прейскурантам ценим.

— Понял. — Шлыков одной рукой подхватил саксофон, другой Кристину и выкатился в торговый зал к выходу.

— Молодой человек, — аккуратно, но крепко взял его под руку старичок со сморщенным, как груша из компота, ли­цом, — разве они знают цену настоящего «Сельмера»! Я даю нам три штуки…

Шлыков вырвал руку и стал пробиваться к выходу.

— Родные, стой! Неугомонные-е-е… — запел вдруг у прилавка человек с гармонью в руках.

Чай будешь пить без меня, — сказал Шлыков Кристи­не на улице.

—    А ты? — не поняла Кристина.

—    А я сдаваться пойду.

—  Посмеялся над девушкой? Такой весь из себя крутой! Саксофон у него за три штуки!

—  Заткнись! — заорал Шлыков, потом взял себя в ру­ки. — Кристиночка, рот на замочек и никому… Ничего не ви­дела, ничего не слышала!

Они сели в машину, и Шлыков, как всегда, резко стартовал.

В «Москонцерте» актер или музыкант приходит по необ­ходимости с отработанным годами выражением ласковой просительности на лице, но не теряя при этом и чувства соб­ственного достоинства. Здесь суетно, но не шумно, голоса гу­дят на приглушенных бархатных регистрах, а в воздухе не­зримо висит ощущение назревающего скандала.

—  С Селиверстовым мы покончили! — с невероятным на­пором проговорил маленький человечек, вылетая из кабине­та в коридор. — Всё, как говорят братья-болгары, край! — Он бежал вперед, постукивая высокими каблуками, перед ним расступались, и Шлыков едва за ним поспевал. — Только не надо меня уговаривать! — неожиданно повернулся он к Шлы­кову. — Не надо, это я вам говорю! — И тут же понесся даль­ше. — То он в завязке, то он в развязке. То у него вдохнове­ние, то депрессия!

Человечек остановился и толкнул дверь кабинета.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

Тоже интересно
Читать

Свой среди чужих, чужой среди своих. Сценарий

Волшанский губком заседал в гулком, громадном зале старинного особняка. Низко висевшие над столом керосиновые лампы с трудом боролись с темнотой.У секретаря губкома Василия Антоновича Сарычева — усталое и бледное, с припухлыми от бессонницы веками лицо нездорового человека.