Шлыков стоял перед стеклянной стеной, разгораживающей дежурную часть милиции. Стекло делило мир пополам: там, где топтался Шлыков, была свобода, а за стеклом, совсем рядом, деревянная скамья с задержанными. На одном конце ее, вобрав голову в плечи, сидел встрепанный Леша, глядя прямо перед собой круглыми немигающими глазами. На другом конце, на самом краешке скамьи сидела баба лет пятидесяти и выла, и по вою ее чувствовалось, что она может так си-
деть и выть вечно. Дежурный тоже был там, за стеклом и разговаривал со Шлыковым через узкую, как амбразура, щель.
— Написали? — спросил он,
— А почему я должен это писать? — ответил вопросом на
вопрос ШЛЫКОВ.
— Повторяю вторично: вы к нам были доставлены. Значит, есть два варианта: или вы пишете нам заявление, или мы пишем на вас.
— А по-тихому нельзя?
— Я вам каким языком объясняю? Я вам русским языком объясняю: или вы пострадавший, или соучастник. Вы будете заявлять на Селиверстова?
— А что писать-то? — спросил Шлыков.
— Что ты как маленький! Пиши: такого-то числа в Проточном переулке на меня напал гражданин в состоянии алкогольного опьянения…
За стеклом появился лейтенант, и баба мгновенно замолкла.
— А-а-а… — развеселился с порога лейтенант. — Сорокина?!
Баба закивала, мелко и часто, глядя прямо на лейтенанта.
— Сорокина! Какая встреча! — веселился лейтенант, подходя к столу дежурного.
Сорокина встала.
— Сидеть! — приказал лейтенант.
Баба села и снова завыла, словно ее включили. Лейтенант все так же весело взял со стола протокол задержания и стал читать его.
— Написал? — спросил дежурный Шлыкова. — Давай…
Он, шевеля губами, прочитал шлыковское заявление.
— Все правильно, — сказал он хмуро. — В конце число и подпись.
— А что теперь с ним будет? — спросил Шлыков, расписываясь.
— Согласно указу — до двух лет. — Дежурный положил заявление на стол. — Ну, что еще? Вы свободны.
— Да я-то знаю, что свободен. — Шлыков еще раз оглянулся на музыканта. Леша сидел все в той же позе с закрытыми глазами. — А вот кто за ремонт платить будет?
Лейтенант повернулся к Сорокиной. Та смолкла и встала.
— Всё, Сорокина, — сказал ей лейтенант, — сто пятьдесят литров — это от трех до пяти, поняла?
Шлыков вышел из отделения милиции. Наступал вечер — рабочее время и для Шлыкова, и для сотрудников милиции. Машина ждала Шлыкова за углом.
Он сел в машину, потрогал рукой распухшее ухо — крови вроде бы не было. Дневная парилка спадала. Забитый под завязку муниципальный транспорт увозил народ из центра, но поток людей на улицах только нарастал. Шлыков ехал медленно, не обращая внимания на отчаянные призывы с тротуаров. Аккуратно объехал выскочивших на мостовую людей у стоянки такси — ему надо было минут пятнадцать, чтобы прийти в себя, успокоиться и тогда уже браться за дело.
Такси-пикап выехало на Новый Арбат, тут уже гулянка шла вовсю, под такси бросались как под танк. У ресторана Шлыков остановился, выглянул из машины.
Толстый Коля был на посту — у выхода, окруженный иностранцами. Шлыков коротко просигналил, тот Ивана узнал, замахал — дело есть.
Шлыков свернул в переулок. И сразу же прямо на капот к нему упала девчонка, совсем молоденькая, лет семнадцать. А потом парень подскочил, вроде хиппи, длиннноволосый, с бородкой.
— Шеф, на ВДНХ, умоляю, вопрос жизни и смерти!
Еще подошла одна, вся в розовом, и с ней два очкарика.
Целая компания, и все ржут, то ли пьяные, то ли просто веселые.
— Ну отвезите, ну пожалуйста!
— Все будет отрегулировано! Двойной счетчик.
— В парк! — сказал Шлыков.
А парень не отходит. Руки расставил, под Христа работает: — Не уйду с этого места. Дави, шеф! Пусть на моей могиле будет написано: «Он не хотел ехать в парк!»
И снова все ржут. Тут на Шлыкова нашло. У него для таих случаев дубинка милицейская под сиденьем лежала, удобная вещь, никаких следов.
Они еще не расчухали ничего, а он уже дубинку прихватил и из машины выскочил. Хиппи сразу в бородку с правой и дубинкой по почкам. Девка в рев, а он уже очкариков метелил. Один в стойку каратэ встал. Ничего, мы не гордые, мы по-простому, по-русски! Очки в одну сторону, сам в другую. Девкам тоже досталось. В общем, отвел душу. Как они от него бежали! Только хиппи этот вдруг обернулся и крикнул:
— Фашист!
Думал, Шлыков не догонит, а Шлыков догнал. Сбил его с ног, поднял за волосы, поставил на колени:
— Как фашист? — Шлыков дал ему по роже. — Руки покажи! Молотка в руках не держал. На корню продались, твари! — Шлыков с мясом вырвал из джинсовой куртки вшитый американский флаг.
— Вадик, — заплакала розовая, — он убьет тебя…
— Извини, — прошептал парень.
— Ладно. — Шлыков вдруг улыбнулся, спрятал дубинку в рукав и зашагал к машине. На душе полегчало, и решение пришло само собой.
Шлыков и Леша вышли из дверей милиции вместе.
— Что я делал? — спросил музыкант. — Голову бы отрезал кто-нибудь… Прямо раскалывается. Драться лез?
— Все было по полной программе. — Шлыков взял его под руку и бережно повел к такси.
— Орал, что погоны с них сниму?
— Обязательно.
— И все-таки отпустили! Обаяние интеллигентного алкоголика смертельно, как укус кобры! — Он засмеялся-заклокотал и снова схватился за голову. — Жизнь за кружку пива.
— Садись. — Шлыков распахнул дверцу. — Карета подана.
Леша плюхнулся на сиденье. Шлыков отъехал от милиции и завернул в первый же двор.
— Уже приехали? — Леша с трудом разлепил глаза. Шлыков молча вывернул ему руку и обыскал. Нашел паспорт, сунул себе в карман, но руку не отпускал, выворачивал все сильнее.
— Хватит, — попросил Леша. — Мне больно.
— Зато в ванне сидеть хорошо было! Смету составили — 457 рублей!
— За эти деньги можешь сломать мне руку… Только поскорей, а то тошнит.
— Ты думал, я тебя за красивые глаза из ментовки вытаскивал? — Шлыков наконец отпустил Лешу. — Отработаешь все до копейки.
У мебельного магазина своя биржа. Шоферы фургонов и левых грузовиков в стороне стояли и вроде скучали. А ошалевшие покупатели метались между ними, пытаясь увезти, договориться, не переплатить.
— Мне тахту на Бауманскую, — объяснял гражданин в очках.
— Чирик, — сказал Шлыков.
— Что чирик?
— Сверху червонец, и всех делов.
— Да что вы, это же совсем близко!
Шлыков углубился в «Советский спорт».
— Ну ладно! — сдался гражданин. — Поехали.
— Тахта в лифт не входит. Грузчик нужен.
— Где ж его взять? — Тот умоляюще смотрел на Шлыкова. — Может, вы знаете?
Шлыков вышел из машины.
— Эй, кореш! — окликнул он личность в кепке и брезентовой куртке. — Заработать хочешь?
Кореш обернулся — это был Леша.
Тахта с трудом втиснулась в подъезд, раздирая дверь могучим полированным постаментом.
— Сексодром, — с ненавистью сказал Леша. — Просто Куликово поле, а не тахта… Он что, на лошади будет по ней скакать?
Шлыков впрягся и волоком потащил тахту к лестнице.