— А может, соседка все слышала, но не хочет говорить? — неуверенно предположил Кунгуров. — Боится.
— Для меня ясно пока одно, — мрачным голосом перебил его Липягин, — отправлять золото завтра нельзя.
— Ты думаешь, Шилов мог выдать время? — быстро спросил Сарычев.
— Ничего я не думаю… Мы вон думали так, а вышло этак. — Липягин горестно махнул рукой и после паузы тихо добавил: — А если выдал?
Сарычев и Кунгуров молчали.
— Я понимаю, негоже так думать о своем товарище, — опять устало заговорил Липягин. — Но и рисковать мы не имеем права… — Липягин затянулся, с ожесточением загасил окурок прямо о стол.
— Золото нужно отправлять сегодня, — после паузы решительно сказал Сарычев, будто подвел итог своим размышлениям, и повторил: — Только сегодня, Николай! — Секретарь губкома взглянул на Кунгурова. — Быстро на станцию, чтобы поезд был готов к семи вечера. И прикажи еще вагонов добавить, чтобы толкучки не было. — Кунгуров кивнул, пошел к двери. — А ребятам пусть вагон получше подберут, — бросил вслед уходившему Кунгурову Сарычев. — Из старых… И чтоб двери все запирались.
— Кто четвертым поедет? — спросил Кунгуров, стоя уже в дверях.
Трое молча переглянулись.
— Я поеду! — Липягин хлопнул себя по коленям и поднялся. — Нового человека искать — дело долгое и хлопотное. У Кунгурова вон рука раненая, куда он с одной рукой? Алешин соплив еще, неопытен, Волин в делах по уши, уголовное дело распутывает. Так что я поеду, братцы. Как вы, не против?
— Тебя весь город знает, — сказал Кунгуров.
— Ну и что? Переоденусь. А в вагон садиться будем за станцией, у водокачки. Сразу запремся. Потом к составу нас присоединят, никто и не увидит.
Сарычев и Кунгуров молча, с сомнением смотрели на Липягина.
— Ну, что вы, в самом деле! — нервничал Липягин. — Кунгуров пока меня по всем вопросам замещать будет, наука нехитрая.
— Нехитрая… — раздумчиво проговорил Сарычев. — Только нам этой науке учиться еще и учиться.
— Ладно, и этому научимся. Я их, гадов, сам в расход пускать буду! В общем, решено! Я пока в чека поеду. Там какая-то женщина меня ждет. Муж у нее пропал, путевой обходчик. Еще одно дело, черт подери! До вечера! — Он взял со стола фуражку и пошел к двери.
Станционное строение — одноэтажное, бревенчатое и длинное, как барак, с фасада обугленное, со множеством следов от пуль. Совсем недавно станцию брали с боем у семеновцев. Напротив здания, через пути, полуразрушенный пакгауз, водокачка с рукавом для заправки водой паровозов. На запасных путях здесь и там приткнулись разбитые вагоны с ободранной на топливо обшивкой. Они просвечивались насквозь, и балки остова выпирали, как ребра павшего животного.
На пустынном перроне китайчонок показывал фокусы нескольким зевакам. Люди молча и равнодушно наблюдали, как мальчишка подбрасывал монетку, извлекал ее то из рукавов драной курточки, то из карманов.
— Фокуса-покуса! — громко выкрикивал китайчонок и протягивал грязную ручонку к зевакам, и глаза его хитро поблескивали. — Товалиса плолеталия, дай покусать! Оцень давно не кусал! Совсем сил нету!
Состав из девяти вагонов, старых, расшатанных, стоял у перрона. Паровоз тяжело пускал желто-белые клубы пара. Машинист в сдвинутой со лба фуражке кричал худому, долговязому парнишке:
— Кто буксы глядеть будет, туды твою! Колчак, что ли?
— Не успел, Гаврила Петрович. Я счас, я мигом.
— Мигом… — продолжал бурчать старый машинист. — Авария тоже мигом случается.
Дежурный по станции стоял у небольшого медного колокола, держался за веревочку, привязанную к «языку», и то и дело поглядывал на часы.
С крыш вагонов кричали ему мешочники:
— Давай отправляй, ирод!
— Сколько ждать можно? Саботажник!
— Трибунала на него нету! Давай команду, черт тонконогий!
Дежурный равнодушно выслушивал ругань.
А на запасных путях, далеко за станцией, стоял еще один вагон, весь в грязно-белых потеках, окна были забрызганы известью. С крыши стекала свежая краска. По боку Вагона, под окнами, огромными кривыми буквами выведено: «В ремонт».
Неподалеку стоял открытый автомобиль. Рядом с ним — Сарычев, Липягин, Кунгуров, Грунько, Дмитриев, Лемех и еще один человек в железнодорожной форме, в старенькой фуражке с треснутым козырьком. Все, кроме Сарычева, были одеты в штатское — кепки, пиджаки, сапоги. Они походили на мешочников. Липягин в руке держал тяжелый брезентовый баул. На запястье руки и на ручке баула поблескивали металлические дужки наручников.
— Хорош! — улыбнулся Сарычев, оглядывая Липягина.
— А что? Все по форме! — в ответ улыбнулся тот.
— Гляди, на какой-нибудь станции чека задержит как спекулянта.
— А при нас документики! — Липягин похлопал себя по нагрудному карману пиджака.
— Ну, счастливо! — Сарычев протянул Липягину руку. Они помедлили и обнялись.
— Алексей, с каждой станции телеграфируй. Из вагона выходить можешь только ты, — обратился Кунгуров к человеку в железнодорожной форме. Алексей с готовностью кивнул. Кунгуров оглядел вагон. — Да, подпачкали его на совесть, известку не жалели. Но зато, ребята, внутри — первый класс! Мягкая мебель и сплошные зеркала! Небось в таких и ездить не приходилось?
— Как это не приходилось? — возмутился Липягин. — А от Саратова до Сызрани, помнишь? Целый поезд был генерала Кутепова!
— Все купе заперты? — спросил Дмитриев.
— Да, — ответил Алексей. — Тамбурные двери тоже.
Они по очереди пожали друг другу руки.
— Главное — до Челябинска добраться, — сказал Сарычев. — Дальше легче будет. Ну, ни пуха…
— К черту!
Пять человек взобрались по ступенькам и скрылись в вагоне, Сарычев и Кунгуров смотрели им вслед. Потом Кунгуров махнул кому-то рукой. Стоявший невдалеке под парами маневренный паровозик тихонько свистнул, подкатил к вагону, легко стукнул его в буфера и погнал к заждавшемуся у перрона составу. Как только последний вагон прицепили к остальным, целая туча мешочников ринулась к нему.
— Куда?! Куда?! — преградил им дорогу Алексей. — Неисправный вагон! Читать умеете?! — Он показал на надпись.
— Мы грамоте не обучены!
— Потому и говорю. В ремонт вагон, в нем пола нет.
А в это время какой-то парень посмекалистей собирался уже прыгнуть на этот вагон с крыши соседнего.
— Куда? — закричал дежурный по станции.
Парень прыгнул, поскользнулся на залитой желтой краской крыше и под общий хохот свалился на землю. Дежурный ударил в колокол. Паровоз загудел, пустил облака пара. Состав медленно тронулся, подбирая последних толпящихся на перроне людей.
Еще совсем темно, но что-то уже дрогнуло в ночи. Зазеленело небо. Тьма ушла, но утро еще не наступило, и все вокруг — лес, телеграфные столбы и клочья тумана, осевшие в низинах, — принимало фантастические, расплывчатые очертания.
