— Был еще третий. Забелин.
В это время Забелин подошел к ним.
— Ты чего ждешь? — спросил он Кунгурова.
— Да, пора. — Сарычев протянул руку Кунгурову. — Счастливо. Я займусь этим. Если что, сразу сообщу.
— Добро. — Кунгуров пожал им руки и взобрался на тачанку. Ездовой подобрал вожжи, тройка лошадей с места взяла рысью, тачанка загрохотала по булыжнику. Следом двинулся, тяжело подскакивая в седле, Никодимов.
Сарычев и Забелин остались стоять во дворе казармы. Неподалеку от них постукивал мотор машины.
— Ты всю ночь дома был? — спросил Сарычев.
— Дежурил в чека.
— Никуда не ходил?
Забелин посмотрел на Сарычева:
— Случилось что-нибудь?
— Да. Поехали. — И Сарычев направился к машине.
— Куда?
— В чека.
Сарычев некоторое время молча сидел на табурете, низко опустив голову. Угрюмое лицо его совсем осунулось, и без того сутулая фигура казалась сгорбленной.
Врач осматривал лежавший на топчане труп. Кроме врача и Сарычева, в камере было еще несколько человек, среди них Забелин и начальник охраны Лужин — невысокого роста, плотный, с круглым добрым лицом.
Сарычев, повернувшись к Лужину боком, слушал, как тот, растерянно моргая глазами, сбивчиво рассказывал. Потом умолк на полуслове.
— Ну? — глухо спросил Сарычев после паузы.
— Да я не знаю, что и думать, Василий Антонович, — опять заговорил Лужин, и в голосе его послышались жалобные нотки. — Один раз только из караулки отлучился на минутку, за кипятком сбегал. — Лужин растерянно обвел глазами присутствующих. — Камеры у нас запертые. Чужих никого не было, только свои…
— Кто? — спросил Сарычев, не поворачивая головы.
— Я заходил, — спокойно сказал Забелин. — Часа в два ночи заходил, интересовался…
— Да, — обрадовался Лужин, — Товарищ Забелин заходил.
С того момента, как Забелин заговорил, Сарычев не спускал с него глаз.
— Потом ребята спекулянтов привели, — продолжал Лужин. — С допроса уголовника из девятой камеры Волин привел. — Лужин ткнул в сторону молодого чекиста, стоявшего у дверей. Тот согласно кивнул. — Никодимова видел… Потом товарищ Кунгуров был.
— Ладно, — перебил Лужина Сарычев. — Иди, будь у себя. Вызову.
Лужин, виновато улыбаясь, вышел из камеры. Врач, закончив осматривать труп, накрыл его серым одеялом.
— Ну что? — спросил Сарычев и устало посмотрел на Христофора Матвеевича.
— Убит ночью, часов шесть назад.
Сарычев кивнул двум чекистам, тихо сказал:
— Унесите.
Чекисты положили тело Ванюкина на носилки.
— Сильный удар стилетом в область сердца, — вновь заговорил доктор. Сарычев быстро взглянул на Забелина. — Видимо, когда убийца вошел в камеру, Ванюкин проснулся и вскочил. Убийца кулаком оглушил его. С правой стороны лица — сильный кровоподтек, рассеченная губа, выбито два зуба. Вот пока и все, — тихо закончил доктор.
— Спасибо, — сказал Сарычев.
Проходя мимо Сарычева к двери, доктор протянул ему руку. Сарычев рассеянно хотел пожать ее, но доктор взял его за кисть, нащупал пульс и стал смотреть на часы. Секретарь губкома сначала ничего не понял, а потом раздраженно выдернул руку.
— Бросьте, Христофор Матвеевич! — хмуро сказал Сарычев. — Идите.
Доктор пожал плечами, в дверях обернулся:
— Товарищ Сарычев, с вашим сердцем можно работать только садовником, да и то в своем саду. — Он безнадежно махнул рукой и переступил порог. За ним ушли остальные, кроме Сарычева и Забелина. Сарычев продолжал сидеть на табурете, Забелин стоял у него за спиной. Потом Сарычев встал и медленно пошел в угол камеры.
— С правой стороны… с правой, — одними губами шептал он и трогал рукой правую щеку. Затем сунул руку в карман и вдруг, круто повернувшись, что-то кинул Забелину.
— Лови!
Забелин вздрогнул, но мгновенно среагировал и правой рукой поймал спичечный коробок. Изумленно уставился на Сарычева:
— Ты чего, Василий Антонович?
— Ничего! — улыбнулся Сарычев. — А я думал, ты левша.
Забелин продолжал некоторое время удивленно смотреть на секретаря, потом неуверенно произнес:
— Может, тебе и правда к врачу зайти, Василий Антонович?
Сарычев не слышал его. Он смотрел в маленькое подслеповатое окошко, выходившее во двор, и о чем-то думал.
Забелин медленно вышел, прикрыв за собой железную дверь. Сарычев прошелся по камере, сел на топчан, устало потер виски и вдруг замер, глянув на пол. Около своей ноги он увидел мундштук, желтоватый, из слоновой кости, с затейливой тонкой резьбой. Сарычев медленно наклонился, поднял мундштук и долго рассматривал его. Потом тихо сказал:
— Кунгуров.
Шилов сидел на берегу реки у самой стремнины и, покусывая веточку орешника, задумчиво смотрел на красноватую, будто разбавленную кровью, воду, бурлившую вокруг лобастых валунов: яркое раскаленное солнце было в зените.
Неподалеку из низкорослого кустарника вышел Кадыркул. Он припадал на раненую ногу и вел за узду вороную кобылу. За ним шли еще трое — тоже с лошадьми. Недовольно покосившись в сторону сидящего у воды Шилова, они начали расседлывать коней.
Шилов, повернул голову, посмотрел на них. Трое повели лошадей к воде, громко переговариваясь. На берегу остался только казах. Он гладил лошадь по шее и с тревогой смотрел на реку.
Лошади, осторожно ступая, вошли в бурную, стремительную воду. Тугие мелкие волны едва не сшибали людей с ног. Один из бандитов обернулся, громко свистнул:
— Давай, азият!
— Боится, — отозвался второй. — Нога раненая, и плавать не умеет.
Шилов поднялся и медленно направился к Кадыркулу.
— Давай искупаю, — сказал он, подходя, и похлопал лошадь по тугой шее.
— Спасибо, — улыбнулся казах, тряхнув длинными черными волосами. — Мало-мало купай…
Шилов сбросил на землю свою кожанку рядом с уздечками, которые оставили бандиты.
Кадыркул накинул лошади на шею веревочный аркан, протянул конец Шилову. А тот в это время смотрел на уздечки. Его внимание привлекла одна. Трензель с недоуздком соединялся на ней стальной цепочкой. Точно такой же цепочкой был прикреплен к наручнику «золотой» баул. Значит, баула было два! Один был у него на запястье, пустой! А другой? В другом было золото. Офицеры хорошо придумали, лихо! Два баула, попробуй докажи! И кому доказывать?
— Эх, хороша! — проговорил Егор, поднимая с земли уздечку. — Чья?
— Моя! — с гордостью ответил казах.
— Хороша, — повторил Шилов, взвешивая уздечку на руке. Потом сел на землю, начал стаскивать сапоги.
Он разделся и повел вороную кобылу в воду. Казах остался на берегу, смотрел на кобылу и улыбался.
За стремниной спокойно переливалось тихое мелководье, Шилов завел туда лошадь. Она потянулась вздрагивающими мягкими ноздрями к холодной воде, начала осторожно пить. Неподалеку плескались и гоготали бандиты. На берегу сидел Кадыркул и смотрел на них.
Шилов мыл кобылу, поливал водой, трепал по волнистой блестящей холке. Улыбался, оглядывался на берег.
Бандиты уже выбрались из воды, взнуздали лошадей, вскарабкались на них и уехали.
Чуть позже и Шилов вывел из реки лоснящуюся на солнце кобылу. Казах стащил с себя рубаху, начал вытирать лошадь.
— Она меня два раза от смерть спасал! — Казах улыбался и цокал языком.
