Раннее утро. Солнце хотя и встало, но в квартиру, где жил Шилов, лучи заглядывали только к полудню. Оттого в этот ранний час здесь было довольно темно. Анфиса занималась на кухне хозяйством, достала из-под стола плетеную корзинку с луком, высыпала на стол несколько луковиц и, очистив, принялась резать тонкими круглыми дольками. Делая все ловко, уверенно, она разговаривала с Шиловым. Правда, разговором это назвать было трудно, потому что тараторила одна Анфиса, надеясь, что Шилов слышит ее через приоткрытую дверь. Шилов из комнаты не отзывался.
— Егор, ну, скажи, — громко говорила Анфиса, — с кем ты ночью у себя возился, а? Егор! Вот доложу твоему начальству, что ты бабу себе завел! — Она засмеялась. — И взгреют тебя по партейной линии.
Из комнаты никто не отзывался.
— Вредный ты человек, Егор, — снова заговорила Анфиса, не дождавшись ответа. — Скучно с тобой. Съеду я отсюда или тебя выгоню. — Эта шутка Анфисе очень понравилась, и она захохотала. — Эх, Егор, Егор, а еще чекист.
Она взяла помойное ведро и собралась было вынести его на улицу, но что-то вспомнила, направилась к двери в комнату Шилова.
— Знаешь, чего бабы-то в городе болтают, — говорила она на ходу. — Говорят, что золото это, которое в чека, в подвалах…
При этих словах Анфиса открыла дверь в комнату Шилова и замерла на пороге в жутком оцепенении. На кровати лежал человек с совершенно изуродованным лицом. Подушка, одеяло и пол у кровати были залиты кровью. Человек лежал в неестественной позе: одна нога касалась пола, другая, согнутая в колене, вывернута.
Почти все в комнате было как прежде, если не считать перевернутого стула да распахнутого шкафа, зияющего своей пустотой. Анфиса все еще продолжала стоять, потом вдруг будто проснулась, как от толчка, метнулась из комнаты и с криком бросилась вон из дома.
Во дворе перед домом Шилова толпились снедаемые любопытством бабы и старики. Дородная фигура Анфисы возвышалась среди них. У входа в дом уже стоял красноармеец с винтовкой.
— Так и пролежал целый день, — говорила Анфиса, испуганным и жадным взглядом перебегая с одного слушателя на другого. — А утром-то видишь…
— Да, дела пошли, — вздохнул сутулый, сухонький старик. — У Ксении Кузякиной ночью муж пропал, путевым обходчиком на станции работал.
— Напился небось, — заметил кто-то из толпы.
— Не скажи. Он сосед мой, хмельного в рот не брал, уж я-то знаю…
Все настороженно замолчали, потому что во двор въехала широкая, приземистая машина с откидным брезентовым верхом.
Красноармеец, стоявший у крыльца, подтянулся.
Сарычев, Липягин и Кунгуров быстро прошли в дом. Сапоги гулко простучали по дощатому полу длинного коридора.
Пожилой, худой врач в белой сорочке и жилетке заканчивал осмотр трупа.
Сарычев, Липягин и Кунгуров остановились у кровати.
— Ах, Егор, Егор… — растерянно и как-то подавленно пробормотал Сарычев и отошел к столу, взял удостоверение Шилова, партийный билет, несколько секунд разглядывал документы, потом спрятал их в карман пиджака. Кунгуров тем временем оглядывал комнату, медленно переходя с одного места на другое.
— Может быть, посмотрите? — нерешительно предложил врач Сарычеву. — Так сказать, для опознания.
Сарычев подошел к кровати, взглянул на изуродованное лицо и тут же отвернулся. Судорога свела челюсти.
— Не могу… — выдавил он. — Пусть Липягин.
— Не буду! — Липягин замотал головой, в глазах у него стояли слезы. — Ах, сволочи, сволочи…
Они были ошеломлены и подавлены случившимся. Шилов, еще вчера живой, здоровый… Хотя разве мало похоронили они товарищей за эти годы? Правда, до сих пор бывало не так. Не так страшно и неожиданно. Тогда товарищи погибали в открытом бою, чаще всего в атаке. А теперь…
— По всему телу видны следы пыток, — сказал врач, накрыл труп одеялом и принялся укладывать в саквояж инструменты. — Отрублены руки. Убит двумя выстрелами в затылок. Смерть наступила примерно около трех часов ночи…
— Никаких следов борьбы в комнате. Как же его убили? — В голосе Сарычева слышалось недоумение.
— Могли выманить, а потом привезти обратно, — ответил Липягин.
— Как выманить? Каким образом? — чуть не крикнул Сарычев.
— Ты меня спрашиваешь, будто я был здесь ночью, — нервно ответил Липягин.
— А зачем понадобилось им привозить обратно? — продолжал спрашивать Сарычев, не обратив внимания на возражение Липягина. — Чтобы мы увидели труп? Так или нет? — Секретарь губкома уставился на Кунгурова.
— Черт его знает, — вздохнул тот. — А может, никуда и не увозили?
— Нет, надо же, а? Руки отрубить… Ух, сволочи, сволочи… — Липягин, согнувшись, сидел на стуле, стиснув пальцами виски, застонал, как от боли.
Врач защелкнул маленький саквояж, сказал негромко, обращаясь к Кунгурову:
— Я позвоню вам из морга, после вскрытия. — И неторопливо вышел из комнаты.
Часовой, стоявший в дверях, посторонился.
— Из соседних домов людей опрашивали? — спросил Кунгуров одного из чекистов.
— Опрашивали. Ничего ночью не слыхали, — ответил он.
Снова воцарилось молчание. Сарычев нервно ходил по комнате. Липягин сидел на единственном стуле, опершись локтями о колени и опустив голову.
Двое чекистов подняли завернутое в одеяло тело, медленно вынесли из комнаты.
— Ну-ка позови соседку! — приказал Сарычев стоявшему в дверях красноармейцу. Тот исчез в темном коридоре, вскоре появился с Анфисой.
— Вы все время были дома, никуда ночью не выходили? — спросил Кунгуров.
— Куда ж я ночью ходить стану? — Анфиса даже обиделась.
— Как вас зовут? — подойдя к ней, спросил Сарычев.
— Анфиса Прохоровна, — с достоинством ответила женщина.
— Вы крепко спите, Анфиса Прохоровна?
— Как все…
— Ночью вы ничего подозрительного не слышали?
— Нет… — Женщина подумала. — Вроде бы машина какая-то под окнами тарахтела. А может, почудилось.
— И вы в окошко не полюбопытствовали? — продолжал спрашивать Сарычев.
— А чего любопытствовать? За ним часто по ночам приезжали. Вроде сквозь сон слышала, он в комнате что-то возился…
— А вам Шилов не говорил, почему он дома сидит? — спросил Кунгуров.
— Нет, — посмотрев сначала на Кунгурова, а потом на Сарычева, ответила Анфиса.
— Хорошо. Спасибо, Анфиса Прохоровна, — сказал Сарычев. — Можете идти.
— О-ох, времечко пошло, — бормотала Анфиса, выходя из комнаты. — Режут, стреляют…
— Подежурьте, пожалуйста, в коридоре, — попросил Сарычев часового.
Тот молча вышел, плотно притворив за собой дверь.
— Зачем его пытали? А? — быстро спросил Сарычев, когда дверь закрылась. — Думаешь, зверство?
— Не думаю, — ответил Кунгуров. — Скорее всего хотели узнать, когда будет отправляться золото.
Сарычев нервно ходил по комнате, заложив руки за спину. Липягин докурил самокрутку, тут же начал скручивать другую.
— И все-таки мне не ясно, зачем они привезли его обратно! — с раздражением проговорил Сарычев. — Пытали и убили его не здесь, это ясно, иначе соседка слышала бы крики и выстрелы. Значит, увезли? А зачем привезли обратно? Ведь они рисковали! Могли на патруль напороться! Вот это не ясно, не ясно… — И Сарычев вновь заходил по комнате.
