Сзади легко наваливалась надувная проститутка. Шлыков саданул ее локтем. Она, как воздушный шарик, отлетела к стене и снова прыгнула к нему. Шлыков врезал ей еще раз и посмотрел на себя в зеркало: клоун в педерастическом костюмчике. Клоуна из него сделали!.. И тогда на Шлыкова нашло. Сбивая пенсионера, он бросился к дверям.
Шлыков ссыпался по лестнице, выскочил на улицу.
— Стой, гад! — Он увидел только хвост отъехавшего «мерседеса».
Мелькнул зеленый огонек такси. Шлыков поднял руку. Парень оказался свой, из 4-го таксопарка. Лишних вопросов не задавал.
— Гони! — крикнул Шлыков.
За поворотом увидел силуэт «мерседеса». Таксист проскочил под красный свет. «Мерседес» будто почувствовал опасность, тоже прибавил. Они долго петляли по улицам, наконец прижали его в узком переулке.
— У тебя монтировка есть? — спросил Шлыков.
Парень молча протянул ему молоток. А «мерседес» вдруг
юркнул в проходной двор и пропал.
Потом они снова нашли его и гнали до окружной.
— На прямой уйдет, сука, — вздохнул шофер.
— Пусти за руль.
За пунктом ГАИ обменялись местами.
— Стекло заднее протри, — попросил Шлыков, стаскивая ненавистный пиджак.
Только таксист вышел из машины, Шлыков ударил по газам Долго мчался один в темноте, потом впереди замаячили красные огни. Стрелка спидометра скакнула на 160, потом на на 180. Такси дрожало, как самолет перед взлетом. В ветровом стекле с каждым мгновением рос «мерседес».
Шлыков выжал из «волги» последние крохи, поравнялся с «мерседесом». Крутанул руль, понимая, что ему уже не затормозить. И наконец с торжеством посмотрел туда, где должно было быть насмерть перепуганное Лешино лицо. Он увидел пустую машину и удивленного японца за рулем. Потом был удар и чернота.
Никого не было на шоссе в этот поздний час. Две светлые машины лежали в кювете, серая асфальтовая лента прорезала молчаливый осенний лес, забрызганный кроваво-красным цветом.
— Сестра, тут у Шлыкова банка кончается…
Сестричка переткнула иглу в пробке банки с физиологическим раствором, установила ее на стойке, нагнулась и проверила иглу в руке Шлыкова.
Иван лежал с закрытыми глазами, из-под простыни высовывался гипсовый корсет. В проходе между койками сосед- больной возился у тумбочки, на которой стоял телевизор «Юность».
— Японец-то поддатый оказался, вообще — одни ушибы. В суд он подавать не будет, так что все путем. А в парке мы уладим. — Толстый Коля ерзал на стуле в ногах у Шлыкова, белый халат то и дело сползал с его плеч. Сосед разделся и лег. На экране телевизора играл на саксофоне Леша. — Валентин Иванович стал выступать, а я ему говорю: мы вас на собрании трудового коллектива, между прочим, будем тайным голосованием выбирать. Он сразу заткнулся…
Изображение было некачественное, двоилось, даже троилось.
— Что это за мужик? — Коля мучительно вглядывался в экран. — Почему я его знаю?
Шлыков молчал.
— Это же тот фраер, что мне тачку мыл, — вспомнил Коля. — Знакомый твой.
— Я его не знаю, — сказал Шлыков, не открывая глаз.
— Гадом буду — он. За трешку коврики вылизывал. А теперь гляди, в каком прикиде — бабочку наценил. Ну, вспомнил дружка своего?
— Нет, — сказал Шлыков и открыл глаза, — это не он. Похож просто.
Он смотрел отсутствующим взглядом; в одну точку, словно там, далеко, видел что-то совсем-совсем иное.
Сквозь дверь его палаты был виден длинный больничный коридор с раскладушками и кроватями вдоль стен, с темным прямоугольником окна в торце.
Шлыков смотрел все так же, не мигая. Может быть, он хотел заплакать, но не умел.
Наступила ночь. Свет в коридоре погас, горели лишь настольные лампы на постах дежурных сестер, но самих их не было. Спали больные на раскладушках, тяжко дыша открытыми ртами и вскрикивая во сне. Кто-то, укрывшись с головой, спал на операционной каталке. Человек в сером халате, больше похожий на тень, бесшумно и медленно шел по коридору. Яркая звезда смотрела сквозь стекло окна.
Во всей больнице, казалось, не спал один Шлыков.
