Свет в зале погас. Только узкий луч прожектора высвечи­вал Лешу на сцене. Белый смокинг, золотой саксофон — сей­час он казался Шлыкову незнакомым человеком, может, и не человеком вовсе, инопланетянином, пришельцем. Короткое, раздирающее душу соло вдруг рвануло жутким визгом. И тогда из темноты зала ему ответила флейта. Саксофон звал, уговаривал, он томился одиночеством. Вступила невидимая труба. Потом где-то зашуршали маракасы, запульсиро­вали барабанчики. Шлыкову стало жутко, как в джунглях. Тропическая ночь вокруг него была наполнена опасностью, стонами, вздохами.

Лешин саксофон соединял всю эту невидимую нечисть, тащил за собой, поднимал вверх, будто по канату лез. И, по­винуясь приказу саксофона, спрятанные в зале музыканты вставали и медленно по одному выходили на сцену. Потом вдруг вспыхнул свет — на сцене стоял целый оркестр. Зал взорвался аплодисментами.

В руках у Леши оказался второй саксофон. Он играл на двух одновременно. Но этого было мало, ему не хватало зву­ка. Еще один саксофон — теперь он играл на трех саксофонах. Потом они стали мешать ему. Даже один, оставшийся, раз­дражал Лешу. Не прекращая играть, он стал разбирать его. Саксофон на глазах превратился сначала в прямую палку, по­том она стала совсем коротенькой, и, наконец, только мунд­штук, как сигара, торчал у него в зубах. Но даже этот мунд­штук пел.

После концерта Шлыков прошел за кулисы. В облаках дыма на заплеванной лестничной площадке стояли немного­численные любители джаза и друзья музыкантов. Со сцены выходили взмокшие джазмены в обнимку со своими инстру­ментами. Вдвоем протащили контрабас, как огромную мерт­вую рыбу. Электрики подматывали провода, отключали ап­паратуру.

Наконец он увидел Лешу.

— Здорово! — обрадовался тот. — Жалко, не знал, что ты в зале. Надо было объявить соавтора.

Иван молчал.

— Леша, Селиверстов… — крикнули снизу. — Мы ждем в машине!

— Поговорить надо, — выдавил наконец Шлыков.

— Конечно!.. Прости, старичок, так замотался сейчас. У меня же для тебя подарок есть — обалдеешь.

Они спустились вниз, вышли наружу. Публика уже разошлась, у выхода толклись лишь завсегдатаи. Белый «мерсе­дес», стоявший у поребрика, коротко просигналил.

— Иду, — крикнул Леша. — Зовут, — неловко улыбнулся он. Я заеду, старичок, сто процентов заеду.

— Когда? — спросил Шлыков.

— Ну, так конкретно я не знаю… созвонимся.

—  А ты конкретно. — Шлыков посмотрел ему в глаза. Тут подскочили двое его дружков, подхватили под руки и пота­щили в машину.

—  Завтра заеду, — отбиваясь, крикнул Леша. — После концерта!

«Мерседес» бесшумно, как привидение, обогнул шлыковское такси и исчез в темноте.

Карта Шлыкову не шла. Пенсионер выигрывал, перед ним уже лежала целая горка пятачков.

—  А вот вам дамочка, — выкладывал Нечипоренко карты на краю накрытого в комнате Ивана стола. — А вот вальта не желаете?

Без четверти двенадцать. Шлыков был сам себе противен. Он бросил карты, снял пиджак, стащил через голову галстук на резинке. Подошел к столу, молча скрутил головку бутыл­ке с водкой. Налил себе и деду по полной стопке. Чокнулись, выпили. Пенсионер полез в салатницу закусывать.

—  Я, Вань, письмо в газету написал… — Нечипоренко проглотил салат. — Вскрыл особо выдающиеся факты мо­рального, так сказать, облика…

—   Что ты как маленький? — Шлыков налил еще по стопке.

—    Нет, ты послушай, послушай…

—  Не то, дед, не то… — Шлыков выпил, не поморщив­шись, как воду. — Почему не пришел? Презирает… Жил тут, пил, ел…

—  А ты думал? — Пенсионер тоже выпил. — Русскому че­ловеку справедливость силой брать надо, вот такие времена настали, Иван. Тяжелое время.

—  Опять не то!.. Душит он меня, вот так душит…

Шлыков ходил по комнате.

В дверь позвонили.

—  Открой, дед, — сказал Шлыков.

Он сгреб со стола пятачки, отогнул угол скатерти.

В комнату вошла известная артистка, за ней бородатый Виктор Борисович с телевидения, потом влетел Леша, за­горелый, в бабочке, возбужденный. Только глаза какие-то усталые.

—  Не дождались?! Жрать хочу умираю. — Леша хлебнул супу из кастрюли. — Пища космонавтов! Одна тарелка — и месяц на орбите.

Шлыков был ошарашен.

—  Вы Шлыков? — спросила артистка. Иван кивнул.

—  Очень приятно. Леша столько про вас рассказывал!..

—  Нальем? — Шлыков шагнул к столу.

—  Нет, я в завязке. Некогда теперь кайфовать. Вот тут я жил, — показывал Леша. — Тут раскладушка стояла.

—  Кошмар! — пугалась артистка.

—  Дом-музей! — заметил бородатый. — Ничего, Моцарта папаша тоже в сарае запирал.

Бородатый щелкал фотоаппаратом. Из него с жужжанием выползали снимки. Пенсионер ходил за ним по пятам.

—  Прошу к столу, — пригласил Шлыков, — дед, посудки еще подкинь…

—  Спасибо, старичок, мы на минутку. Подарки? Где по­дарки?

Явились сумки. Пенсионер получил кимоно с драконами.

— Это тебе, добрый старик. Примерь, — потребовал Ле­ша — Я твою внутреннюю сущность постиг — ты же в душе самурай…

— А это вместо лосьона « Пингвин». — Он протянул Не­чипоренко бутыль французских духов.

Пенсионер прикинул кимоно.

— О-о-о! — всплеснула руками артистка.

— Главный номер программы, — провозгласил Леша и извлек из сумки пакет с чем-то сверкающим. — Это тебе! — Он перебросил пакет Шлыкову, а сам достал еще ботинки и чемоданчик. — Так, одеваемся, быстро. — Он увлек Шлыко­ва за шкаф.

Бородатый налил себе стопку и быстро выпил.

—    У нас еще запись сегодня, — пояснил он пенсионеру.

—   Получите! — Леша вытолкнул вперед Шлыкова в но­вом сияющем вечернем костюме и выбил дробь на спинке стула. — Колоссально! Другой человек!

—    О-о-о! — вскричала артистка и зааплодировала.

—   В большом прикиде чувак! — засмеялся бородатый, за­жужжал аппаратом и протянул Шлыкову снимок. — На до­ску почета повесишь.

—   Повернись! — скомандовал Леша. Шлыков, как под гипнозом, повернулся. — Картинка! Такому парню нужна кто? — спешил Леша. — Правильно, спутница жизни. Откры­вай чемодан!

Шлыков щелкнул замком. Из чемодана с шипением стало что-то выползать. Через мгновение перед Шлыковым стояла резиновая женщина. Блондинка с малиновым бесстыдным ртом, она чуть покачивалась на расставленных надувных но­гах, тянулась к Шлыкову резиновыми руками. Он испуганно отпрянул.

Тут все захохотали. Закидывала голову артистка, боро­датый вообще пополам согнулся. Смеялся Леша. Даже пен­сионер хихикал, прикрывая рот рукой.

Леша встал.

—  Снимок на пять, — закричал бородатый. Он поставил Шлыкова рядом с Лешей, посредине втиснул надувную кук­лу. Отбежал, щелкнул аппаратом.

—  Мы побежали, старичок. — Леша на секунду обнял Шлыкова. — Аппарат оставь ему, — крикнул он от дверей.

Хлопнула входная дверь, и стало жутко тихо. Шлыков остался один в своей комнате с фотоаппаратом в руках.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

Тоже интересно
Читать

Свой среди чужих, чужой среди своих. Сценарий

Волшанский губком заседал в гулком, громадном зале старинного особняка. Низко висевшие над столом керосиновые лампы с трудом боролись с темнотой.У секретаря губкома Василия Антоновича Сарычева — усталое и бледное, с припухлыми от бессонницы веками лицо нездорового человека.