Из-под кровати вылезал картонный ящик. Кристина от­крыла его — перед ней были шлыковские кубки. Она мето­дично вынимала кубок за кубком и расставляла их на столе, на шкафу, на подоконнике.

—  Чемпион хренов!

Шлыков повернулся.

—  Положи на место!

—  Не положу.

Шлыков вскочил, стал запихивать кубки обратно. Кристина мешала ему.

—  Отдай. — Он тянул к себе самый большой, хрусталь­ный, Кристина не отпускала. Он дернул сильней. Кубок упал на пол и разбился, Шлыков схватил Кристину на руки.

—  Пусти, я не хочу! — Она молотила его кулаками. Шлы­ков бросил ее на кровать. Сам упал сверху, Кристина обняла его за шею и поцеловала. В этот момент зазвонил телефон в комнате пенсионера.

Нечипоренко постучал в стену.

Шлыков замер.

Сосед постучал еще раз.

—  Сейчас, — крикнул Иван.

Аппарат стоял в коридоре на стуле, черный шнур уходил через щель в комнату пенсионера.

—  Да, — сказал Шлыков.

—  Мне бы Лешу Селиверстова, если можно, — услышал он голос Петюнчика.

—  Он здесь больше не живет, — отрезал Шлыков и поло жил трубку.

И тут же снова раздался звонок. Шлыков схватил трубку,

—  Я же сказал…

—  Из вытрезвителя беспокоят, — проговорила трубка. Шлыков Иван Петрович?

— Да.

—  Можете приезжать за своим братом.

—  За каким братом?

—  Ну, брат-то, наверное, один у вас. Вот люди пошли, — вздохнула трубка. — Сейчас заберете или пусть переночует?

—  Пусть ночует, — велел Шлыков и вернулся в комнату.

А утро было чудесное, просто удивительное утро.

Из вытрезвителя Шлыков и Леша вышли вместе.

—  Ну и влип я на этот раз, — весело рассказывал Леша, за­бегая вперед и заглядывая Шлыкову в глаза. — Думал, уже конец… Представляешь, очухался, сидит передо мной пожи­лой сержант. А глаза у него! Шлыков, описать эти глаза не­возможно. В них тайна и боль среднерусской возвышеннос­ти. Или низменности, не помню… И в каждом глазу по пятна­дцать суток.

—  Мужики, здоровье поправить не надо? — К ним подо­шла некая серая личность с кошелкой в руке.

—  Гуляй, — шуганул его Шлыков, и личность тут же ис­чезла.

—  Голова мокрая. — Леша погладил волосы. — Под душ сунули, гады. Какое утро, а? Шлыков…

—  А ты редкое говно… Я сейчас пойду направо, а ты нале­во. И исчезни из моей жизни навсегда.

—  Ты что, обиделся? — удивился Леша. — Я не помню, что было вчера. Это был не я.

Шлыков перешел на другую сторону улицы.

—  А долг? — крикнул Леша. — Я тебе деньги должен!

Тебе дружок твой звонил, тот, с креслом… — крикнул Шлыков, уходя.

Хочешь от меня избавиться? Валяй… — Леша вдруг всхлипнул. — Ну, беги! Быстрей беги! Кому нужен псих? Ви­дишь, я плачу. Кто плачет в моем возрасте? — Он догнал Шлыкова. — Я поплыл, видишь? Я ничего не могу… Отдай меня в психушку!

— На тебе пятачок! — Шлыков остановился и протянул ему монетку. — Сам доедешь!

—  Стой! — заорал Леша. — Возьми свой вонючий пята­чок! — Он запустил в Шлыкова монеткой. — И чтоб я тебя больше никогда не видел, ублюдок!

Шлыков сделал несколько шагов, оглянулся. Леша стоял посредине улицы, потом вдруг улегся прямо на асфальт. Шлыков повернулся и пошел дальше. Не выдержал, снова посмотрел. Леша лежал, раскинув руки. Первая утренняя по­ливальная машина, сигналя, объезжала его.

Тогда Шлыков сел на скамейку и стал ждать. К скамейке подошел кот и посмотрел на Шлыкова круглыми глазами.

Петюнчик стоял в кабине звукооператора рядом с корот­ко стриженным, бородатым мужиком в толстых очках.

—   Виктор Борисович, ну пожалуйста, — просил Петюн­чик. — Сделаем Селиверстову пробу.

—  Не могу. — Тот постучал по циферблату часов. — Долж­ны американцы прийти. Какая-то страшно важная делегация. Говорят, самого Томаса везут.

За стеклом, в полутьме студии, прохаживался, обнимая свой саксофон, Леша.

—  Пять минут, — не отступал Петюнчик. — Он уже инст­румент строит.

—    Зачем? Ты на что-то рассчитываешь?

—    Честно говоря, нет. Просто чтоб не обижать.

Змея, пережившая свой яд, — сказал Виктор Борисович.

—  А помните, как он играл в семьдесят шестом в «Удар­нике»? На фестивале? — спросил бородатый звукоопера­тор. — Я думал, меня кондрашка хватит.

—  Филька, ты блюзовый человек, — посмотрел на него Виктор Борисович. — Весь в сладкой ностальгии.

—  А мне сказали, что он умер, — влез ассистент. — Спил­ся и умер.

—  С ума вы меня сведете! — Виктор Борисович щелкнул тумблером. — Леша, ты готов? У тебя пять минут!

Леша вдруг нагнулся и снял ботинки.

—  Начинаются приколы, — вздохнул Петюнчик.

Леша расставил ноги и стал раскачиваться как в лодке.

Потом поднес саксофон к губам и стал выделывать такие штуки, что бородатый Филька засопел и вцепился в рукав Петюнчика.

Дверь в операторскую открылась, вошла делегация.

—  Виктор Борисович! — раздраженно позвал человек в се­ром костюме. — Я же предупреждал, чтобы никого не было. С вами хочет побеседовать мистер Симпсон, президент фир­мы «Коламбия». — Он улыбнулся американцам. — Наш со­ветский джаз. Так сказать, рабочий момент…

Леша играл. Переводчица затараторила по-английски. Седой толстый негр прижал палец к губам: тс-с…

Все стояли и молча слушали. Потом негр шепотом сказал что-то переводчице.

—  Он хотел бы пройти в студию, — тоже шепотом переве­ла она.

—  Ради бога. Прошу вас, — расцвел человек в сером.

Негр вошел в студию уже с инструментом в руках, остано­вился на пороге, и его саксофон что-то коротко прохрипел Леше, будто поздоровался. Леша ответил. Тогда негр подо­шел ближе, и его саксофон произнес целую речь.

Мистер Симпсон закричал что-то переводчице, схватил­ся за голову.

— Он говорит, что с русскими нельзя работать, — перевела та. — Это исторический момент! И никто не пишет и не снимает!

— Мотор! — Виктор Борисович, отталкивая оператора, кинулся к пульту.

За стеклом раскачивались, разговаривая о чем-то им од­ним понятном, маленький Леша и толстый седой негр.

Шлыков вернулся со смены поздно. Снял куртку, ботин­ки. Из кухни доносился голос Нечипоренко:

—  Простые американцы, и белые и, так сказать, черные, всегда были друзьями нашей страны. И пусть над нами все­гда сияет мирное, так сказать, небо. За разоружение, чтобы не было войны!

Шлыков заглянул в кухню. Нечипоренко с рюмкой в ру­ке произносил тост. Рядом стояла переводчица и переводила на английский. За столом сидели, крепко обнявшись, Леша и старый негр. Оба крепко поддатые. Еще был один в сером костюме с испуганным лицом.

—  На память о нашей встрече, — продолжал Нечипорен­ко, — я хотел бы сделать моим гостям маленький подарок. — Пенсионер взял с подоконника раскрашенные свистульки и протянул негру. Тот взял, дунул и улыбнулся во весь рот.

—  Во, дед, молодец, семьдесят лет грудью на амбразуре, — заговорил Шлыков. — По какому случаю гуляем?

—  Знакомься. — Леша похлопал негра по спине. — Это То­мас, самый великий саксофонист в мире. Мы сегодня с ним играли.

—  Тоже с богом разговаривает? — поинтересовался Шлы­ков.

—  Ему не нужно. Он — сам бог.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*

Тоже интересно
Читать

Свой среди чужих, чужой среди своих. Сценарий

Волшанский губком заседал в гулком, громадном зале старинного особняка. Низко висевшие над столом керосиновые лампы с трудом боролись с темнотой.У секретаря губкома Василия Антоновича Сарычева — усталое и бледное, с припухлыми от бессонницы веками лицо нездорового человека.