Люди перестройки отличались от своих предшественников -либералов и прогрессистов образца шестидесятых. Те, как ни странно, оказались сегодня в числе умеренных, то есть не больно двинулись вперед. Двинулись другие. Как ни обидно, заслуги тех, кто сеял разумное, доброе и вечное в глухое время, многим рискуя – печатал смелые статьи и книги с опасными намеками, аллюзиями, подписывал письма,- заслуги эти остались без внимания. Двинулись люди без заслуг, свободные от прошлого. Люди перестройки были честолюбивы или тщеславны, до сих пор не улавливаю разницы. И это я, можно сказать, наблюдал. Раза три или четыре мне по секретарской обязанности приходилось представлять на сцене Дома кино разные прогрессивные печатные издания типа “Аргументов и фактов”, “Дружбы народов”. Это были, как сейчас говорят, презентации, тогда еще не было в ходу этого слова, как и некоторых других “тусовка” только появлялась, “спонсор” я услышал впервые и т. д. Словарь русского языка обогащался. Итак, презентация: главные редакторы приводили с собой на сцену самых известных и модных авторов, это были все те же люди перестройки, само их присутствие вызывало повышенный интерес публики.
Я вдруг увидел, как человек подбирается, мобилизуется перед выходом на подиум, волнуется, как актер, уславливается с партнерами и с ведущим. Понятие “публичный политик” или, как еще говорят, “знаковая фигура” тогда еще тоже не было в ходу, но оно как раз точно отражает это сочетание общественного деятеля и телезвезды, человека, который создает или блюдет… опять новое слово: имидж.
Господа эти, что слегка смущало, общаясь со мной, смотрели сквозь меня, не выказывая ни малейшего интереса к тому, что не касалось их лично или их круга, где были их общие новости и знакомые; уверен, что назавтра никто из них меня бы и не узнал несмотря на сегодняшние контакты. Лишь один из них, услышав мою фамилию, выразил мне сердитый протест за то, что в моем сценарии “Процесс”, фрагмент которого опубликован в “Огоньке”, я использовал его фамилию, назвав ею одного из героев – подсудимого. Фамилия действительно редкая, но я полагал, что она принадлежит не только ему, он же увидел в этом злые козни врагов демократии и даже звонил по сему поводу на “Мосфильм”. Я заверил его, что врагом демократии не являюсь, и пообещал в дальнейшем, в фильме, фамилию персонажа изменить.
Знаковые фигуры жили по своим законам, у них был свой круг общения, они встречались на балах… прошу прощения, перепутал век – на приемах, банкетах, юбилеях, где мелькали одни и те же лица – их! Это замечательно продолжилось уже и в наши дни: откройте газету “Коммерсантъ”, там есть постоянная рубрика “Светская жизнь” – вы увидите лица сегодняшних знаменитостей, изо дня в день опять-таки одних и тех же. Это уже отчасти и культовые, как их назвали, а не просто знаковые фигуры, то есть рангом повыше. (Иной раз вздрагиваешь при описании яств, на что также охочи наши светские хроникеры, при том, что на соседней странице – о голоде в армии и невыплатах учителям. Но это, наверное, вечный неразрешимый вопрос.)
Я делал для себя невероятные открытия: честолюбие, оказывается, движет людьми в гораздо большей степени, чем можно предположить. Надо же! Этим свойством человеческой натуры, прежде у нас не таким явным, объясняются даже события истории, а в повседневной жизни – поступки, решения, нравственный, а то и политический выбор: почему, в самом деле, Х подался в ту сторону, а не в эту. Мы-то думали и гадали!..
Его место – на подиуме. Так он устроен, так захотел.
Спрашивается, зачем?
Что это за счастье такое, что за страсть – быть всегда на виду, на возвышении? Азарт спортсмена?
Добежать первым, обойдя второго и третьего?
Сделать свое имя известным среди тысяч неизвестных имен и лиц. Засветиться – вот оно опять новое словечко, новый глагол. Или так еще: раскрутиться. Телевизионный век, перевернувший всю жизнь рода человеческого, открыл перед честолюбцем еще и такую перспективу: сделать знаменитым не только имя свое, но и физиономию.
Клянусь, я этого никогда не мог понять. Честолюбие поэта, режиссера, тем более артиста еще объяснимо. Но поэт никому ничего не обещает кроме стихов. Он так и пишет: “Желаю славы я”, добавив, правда, с какою именно целью: “чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною окружена была, чтоб громкою молвою всё, всё вокруг тебя звучало обо мне”. Понятно.
Другой поэт, напротив, видит благо в том, чтобы “окунаться в неизвестность и прятать в ней свои шаги, как прячется в тумане местность, когда в ней не видать ни зги”. Это стихотворение начинается словами: “Быть знаменитым некрасиво”. А ведь и впрямь некрасиво. Как точно сказано!
Это – поэты, художники. А что же люди с политической сцены? Ведь ими движет, надо понимать, не “желание славы”, не самоутверждение, а что-то совсем другое, связанное со справедливым устройством жизни. Они популярны потому только, что обещают нам это и больше ни почему. Ну, у кого-то, наверное, хорошо подвешен язык. А у кого-то уже и харизма – знак качества, также запечатленный в новом словаре. Но ведь все это – в заботах об общем благе.
Какое ж тогда, стало быть, честолюбие?
Тут чудилась какая-то фальшь, подмена. Об общем ли благе речь, нашем с вами, или о своем?
Честолюбие подозрительно.
Мысли эти пришли мне в голову не сейчас; только тем они, пожалуй, и интересны. Процитирую запись из дневника, неуклюжую, но зато подлинную, по свежим следам:
“1.04.88. Какая нетерпимость, упоение властью, неутоленное до сих пор смешное тщеславие… Странная вещь: время стало лучше, а люди хужеют”.
Еще:
“26.07.88. Кто похитрее – наладились, приспособились. Были людьми застоя, стали людьми прогресса. Как эти заграничные плащи с двумя вариантами верха и подкладки на каждый сезон: выворачиваешь наизнанку и носишь”.
Теперь уже и не вспомню, что и кто конкретно имелся в виду; ясно, что впечатления были почерпнуты на этот раз в родном союзе, где друзья секретари, призванные, как я понимал, к бескорыстному служению идеалам, обрастали постепенно должностями и некоторыми благами, недоступными простым смертным, и частично впадали в грех честолюбия.
Так я рассуждал наедине с самим собой, делая все новые отрезвляющие “открытия” – разумеется, в кавычках.
Мои коллеги и впрямь превращались в генералов, и сам я тоже, наверное, этого не избежал, если посмотреть со стороны, и это на самом деле не должно было шокировать, потому что в нормальной жизни идеальное переплетено с низменным, а проще говоря, люди не работают “за так”. Презираемые нами с детства шкурные интересы есть на самом деле реальные живые интересы живых людей. Так в нормальной жизни.
Наверное, в жизни ненормальной что-то больше греет душу. Что уж тут поделаешь – наступала нормальная. Все становилось на свои места.
Свобода – это не абстракция. Это прежде всего свобода быть самим собой. Вот еще одно из моих “откровений”. Люди перестали притворяться и, как ни печально, хужели на глазах. (Или все-таки “худшели”, как правильнее?)
2 коммента
Спасибо. Сейчас я ищу сценариста. Мой собственный сценарий хорош, но я не умею его раскручивать. Агент или такой сценарист, который продвинет заглохшее дело. Тема – каббала, Галилея, 16 век, личности каббалистов и их драмы. Я Эстер Кей.
А почему вы решили, что ваш сценарий хорош? Открою вам большую тайну: действительно хорошие сценарии не надо расскручивать. Они это делают сами.